Парижский оборотень - [52]

Эмар не решился сразу прервать череду элегических мечтаний ученого, который в эту минуту казался чуть не пророком. Но потом робко напомнил:

— А как же волк…

И тут Жоффруа Сент-Илер повел себя необъяснимо. Он повернулся к товарищу, схватил его за руку и с чувством произнес:

— Знаю, мой друг, все понимаю. Но больше ни слова.

Что же он знает? Эмар терялся в догадках. Неужели он и вправду что-то понял? Ужин заставил Галье усомниться в этом. «Они все превратились в волков, — подумалось ему. — Бертран их заразил, но о моем волке им ничего не известно. Однако, когда тебе повторяют, что все понятно, надо благодарно кивать головой». И Эмар кивнул. Какое-то время они шли молча.

— Милый Галье, если бы я только знал, можешь мне поверить… Думаешь, это было жестоко с моей стороны? Но, эх… Ты сам подумай: это было похоже на анекдот, рассказанный Гранмоном.

— Какой анекдот?

— Про собаку.

— Анекдот про собаку?

— Видишь ли, когда ты пришел ко мне с вопросом про волка, я сразу догадался: ты знаешь, что это был не волк. А уж когда ты показал, как сильно тебя интересует это дело, я все мгновенно понял.

— Понял что? — спросил Эмар, с трудом следивший за мыслью.

— Это была твоя собака. Конечно, все вокруг, кроме того репортера, сразу догадались, что пойман отнюдь не волк. Но газетчик жаждал сенсации. А мы хотели заполучить собаку для нашего повара. Услышав тебя, я подумал, не будет ли жестокостью, если я промолчу? И меня осенила счастливая идея: возьму тебя с собой, и ты хотя бы побываешь на похоронах. Это ведь лучше, чем ничего? Плохо, понятно, но все же…

Слова «счастливая идея» ножом резанули по сердцу Эмара. На том адском ужине действительно подали собаку или волка! Бертрана! Они съели Бертрана! Его плоть была изысканной на вкус, хотя и несколько волокнистой! Боже всемогущий!

Эмара переполнил неизбывный ужас, и он помчался прочь, не сказав ни слова.

— Но, Галье… прости меня, — услышал он крик директора за спиной. Эмар бежал так, будто за ним гналась волчья стая, в животе бурлило. Он остановился в темной арке, и его вывернуло наизнанку — до слабости, до чистоты.

Эмар почувствовал себя лучше только тогда, когда утренние газеты известили о новом, кошмарном и кровавом преступлении. Они не убили Бертрана! Он все еще жив. И вот доказательство: «На рю де Будапешт проживала Нормандская Красотка; по крайней мере, так она называла себя в надежде привлечь клиентов из провинции, и была она проституткой честных правил, весьма уважаемой в своих кругах и не только. Вчера ночью, по утверждению консьержки, Нормандская Красотка вернулась домой в сопровождении молодого человека приятной наружности, одетого в мундир Garde Nationale[84]. Они поднялись наверх, и все было тихо, пока не вскрылось дело рук того юноши. Теперь место Нормадской Красотки, любимицы ее многочисленных земляков, обосновавшихся в Париже, вакантно. Она мертва. Изрезана грубым, зазубренным орудием. Буквально разорвана на части. Ее нашли на полу комнаты в луже крови. Ничего не украдено. Неужели лондонский Джек Потрошитель[85] пересек Ла-Манш? Полиция прочесывает гвардейские полки».

Характер преступления выдавал того, кто его совершил. Итак, Бертран записался в Национальную гвардию. Вполне ожидаемо. Вся молодежь в ее рядах.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Эмар догадался верно. Бертран служил в Национальной гвардии. Где еще молодой человек в Париже во время осады мог гарантированно получать ежедневное довольствие? Мастерские опустели, работу не найти, а Национальная гвардия принимала всех, кто готов поставить подпись. Что до настоящей службы, так это дело иное. Когда вышло постановление о том, что солдаты должны сами выбирать себе офицеров, с дисциплиной попрощались, ибо офицеры оказались в первую очередь заинтересованы в ублажении подчиненных и сохранении своих должностей, а не в планировании действенного сопротивления пруссакам.

Бертран, быстро промотавший деньги в череде кутежей и попытках повторить удовольствие, некогда испытанное с Терезой, легко позволил случайному знакомому убедить себя вступить в Национальную гвардию и подписал контракт, немного изменив имя, отчего Эмар не смог найти его в списках.

В суматохе тех дней чиновники особо не тратили времени на проверку. Многие новобранцы записывались сразу в несколько батальонов, меняя имена и получая гораздо больше денег. При этом только самые недальновидные говорили, что у них нет ни жен, ни детей, теряя добавки на вспомоществование семьям. Избранные голосованием офицеры тоже хотели наполнить списки и получать жалование на тысячу человек, хотя под их началом ходило сотен восемь, и считали прикарманенную разницу заслуженной платой за проявленную смекалку.

Однако неправильно требовать добродетели от бедняков, когда для них она означает голод. Лучше спросите, чем занимались парижские богачи. Они, безусловно, вносили свою лепту в патриотический подъем и без стеснения наживались на этом, как людям богатым и свойственно.

В ту пору у Бертрана практически не было возможности умиротворять тайные аппетиты, суть которых он лишь недавно начал явственно понимать. Но теперь, полностью осознав обратную сторону собственной природы, он попытался устроить свою жизнь так, чтобы, удовлетворяя нужды, не подвергаться излишней опасности. Снял дешевую подвальную каморку в задней части дома. Там имелась возможность открыть окно, и ночью он приходил и уходил через него незамеченным. Днем он его тщательно запирал и даже озаботился для этого покупкой и установкой нового замка. Еще один замок он поставил на дверь, оградив себя от внезапного вторжения консьержки, женщины весьма назойливой: та почему-то решила по-матерински заботиться о парне, прибираться у него в комнате и латать одежду.