Парижские тайны - [18]
— Вы знаете моих родителей? — воскликнула Лилия-Мария.
— Моему муженьку известна фамилия твоей матери... но я не допущу, чтобы он открыл ее тебе, скорее вырву у него язык... Не далее как вчера он виделся с человеком, который когда-то привез тебя в мою конуру, поговорил с ним о деньгах, которые перестали посылать мне, женщине, так долго кормившей тебя... но твоей матери плевать на тебя, она была бы рада-радешенька, если бы ты околела... И все же, знай ты, кто она, ты могла бы выманивать у нее порядочные деньги, мой маленький подкидыш... У человека, о котором я говорю, имеются бумаги... да, письма твоей матери... Ты плачешь, Воровка... Так нет же, ты ничего не узнаешь о своей матери, ничегошеньки.
— Пусть лучше она думает, что я умерла... — проговорила Лилия-Мария, вытирая слезы.
Позабыв о Грамотее, Родольф внимательно слушал Сычиху, рассказ которой заинтересовал его.
Тем временем разбойник, не ощущая на себе властного взгляда Родольфа, приободрился; он не мог поверить, чтобы этот молодой человек, стройный, среднего роста, мог противостоять ему; уверенный в своей незаурядной силе, он приблизился к защитнику Певуньи и властно сказал Сычихе:
— Довольно, прикуси язык... Я хочу испортить вывеску этому грубияну, этому красавчику, чтобы хорошенькая беляночка нашла меня пригожее его.
Родольф мигом перепрыгнул через стол.
— Осторожно, не перебейте моих тарелок! — крикнула Людоедка.
Грамотей встал в оборонительную позицию: руки вытянуты вперед, торс откинут назад, нижняя часть туловища неподвижна, вся тяжесть тела перенесена на одну из огромных ног, подобных каменным тумбам.
В ту минуту, когда Родольф собирался напасть на него, кто-то с силой распахнул дверь кабака, и угольщик, о котором мы уже говорили, детина чуть ли не шести футов ростом, вбежал в залу, резко отстранил Грамотея, подошел к Родольфу и сказал ему на ухо по-английски:
— Сударь, Том и Сара... Они в конце улицы.
При этих таинственных словах Родольф сделал гневный, нетерпеливый жест, бросил луидор на стойку Людоедки и побежал к двери.
Грамотей попытался преградить путь Родольфу, но тот, обернувшись, нанес ему по голове два удара такой силы, что оглушенный злодей зашатался и тяжело рухнул на соседний стол.
— Да здравствует хартия! Узнаю «мои» удары в конце взбучки, — вскричал Поножовщик. — Еще несколько этаких ударов, и я сам буду наносить такие же...
Почти мгновенно придя в себя, Грамотей бросился за Родольфом, но тот исчез вместе с угольщиком в темном лабиринте улочек Сите, и разбойнику не удалось их нагнать.
В ту минуту, когда Грамотей в ярости возвращался обратно, два человека торопливо подошли к кабаку со стороны, противоположной той, где исчез Родольф, и вбежали в него, запыхавшись, точно спешно проделали длинный путь.
Прежде всего они внимательно оглядели залу.
— Какое несчастье! — сказал один из них, — он опять ускользнул от нас!
— Терпение!.. В сутках двадцать четыре часа, а перед нами еще долгие годы жизни, — ответил его спутник.
Оба новоприбывших говорили по-английски.
Глава VI.
ТОМ И САРА
Эти новые посетители принадлежали к классу, несравненно более высокому чем завсегдатаи таверны.
У одного из них, высокого, стройного человека, были почти совсем седые волосы, черные брови и бакенбарды, костистое загорелое лицо, вид строгий, суровый. На его круглой шляпе бросалась в глаза траурная лента; черный длинный редингот был застегнут, как у военных, до самого верха, а серые облегающие панталоны заправлены в сапожки, некогда прозванные a’la Суворов. Его спутник, тоже носивший траур, был мал ростом, красив, бледен. Его длинные черные волосы, темные глаза и брови подчеркивали матовую бледность лица; по — походке, сложению, изяществу черт лица легко было догадаться, что это женщина, переодетая мужчиной.
— Том, мне хочется пить, вели принести чего-нибудь и расспроси этих людей о нем, — сказала Сара все так же по-английски.
— Хорошо, Сара, — ответил мужчина с седыми волосами и черными бровями.
В то время как Сара вытирала потный лоб, он сел за один из столиков и сказал Людоедке на прекрасном, почти без акцента французском языке:
— Пожалуйста, сударыня, велите подать нам вина.
Появление в кабаке этой пары привлекло всеобщее внимание; их одежда и манеры свидетельствовали о том, что они когда не посещали подобных низкопробных заведений; а по их беспокойным озабоченным лицам можно было догадаться, что лишь важные причины могли привести их в этот квартал.
Поножовщик, Грамотей и Сычиха рассматривали вошедших с жадным любопытством.
Певунья, испуганная встречей с одноглазой, опасаясь угроз Грамотея, который хотел увести ее с собой, воспользовалась рассеянностью этих двух негодяев и, проскользнув в приоткрытую дверь кабака, вышла на улицу.
Поножовщику и Грамотею было явно не до того, чтобы еще раз померяться силами.
Удивленная появлением столь необычных посетителей, Людоедка разделяла всеобщий интерес. Том нетерпеливо повторил свою просьбу:
— Мы просили принести нам вина, сударыня; будьте так любезны выполнить наш заказ.
Мамаша Наседка, польщенная столь вежливым обращением, вышла из-за стойки и, грациозно облокотись на столик Тома, спросила:
