Парижские сестры - [18]

Мое сердце трепещет от предвкушения, когда я поднимаюсь по широким белым ступеням ко входу с колоннадой.

Меня переполняет восторг, когда я узнаю, что здесь проводится выставка моделей пятидесятых годов. Поэтому я чувствую, что словно перенеслась почти во времена войны, что почти могу, протянув руку, прикоснуться к работам Клэр и Мирей, напоминая себе, что сшитые ими платья, костюмы и пальто были непосредственными предшественниками одежды, на которую я смотрю сейчас. Я брожу по главной галерее, упиваясь элегантностью этого золотого века высокой моды. Здесь преобладают работы Кристиана Диора в стиле «Нью лук»: обтягивающие талию прямые юбки, которые стали ответом моды на ограничения военных лет. Также есть классические костюмы Chanel и потрясающие, обманчиво простые платья от Balenciaga, покрытые горным хрусталем. Эта одежда знаменует собой начало и конец эпохи – последний, недолгий расцвет французской моды по окончании войны, когда на смену ему пришли традиции модных домов готового платья.

Я задерживаюсь в музейных галереях, очарованная представленными в них экспонатами. Наряду с выставкой работ кутюрье пятидесятых есть залы, где представлена вся история моды: от одежды, в которую облачались Мария-Антуанетта и императрица Жозефина Богарне, до черного платья, которое Одри Хепберн[14] носила во время съемок фильма «Завтрака у Тиффани». От всего этого просто перехватывает дух.

Когда, наконец, я вновь выхожу в ясный осенний день, то решаю идти назад вдоль реки, а не спускаться в метро. Вдоль набережных Сены деревья одеты в золото, и воды реки мерцают тем же золотистым светом, пока наконец не приобретают, словно по капризу алхимика, медный оттенок, достигнув проходящих мимо туристских лодок.

Пока иду, окунувшись в эпоху создания этой прекрасной одежды из музея Гальера, размышляю над тем, что же мне довелось узнать о жизни моей бабушки во время войны здесь, в Париже.

Я испытываю смешанные чувства. Теперь, когда мне известно немного больше, мне не терпится узнать обо всем, что произошло. Но в то же время, исходя из того, что сказала мне Симона, я все больше задаюсь вопросом, понравилась бы мне моя бабушка Клэр, если бы мне довелось с ней встретиться. По сравнению с Мирей она кажется немного слабой и слишком уж озабоченной миром парижского гламура.

Конечно, она была молода, но Мирей тоже, так что это не оправдание. У нее явно было тяжелое детство, она росла без матери, в нищете, в доме, полном мужчин, где ей суждено было стать домработницей с самого юного возраста.

Так что я вполне могу понять ее тоску по жизни, в которой царят роскошь и элегантность. Исходя из этого, понимаю, что мы с ней не так уж и отличаемся.

А потом мне приходит в голову, что, возможно, увлечение миром моды передалось мне от бабушки. Может быть, я действительно унаследовала подобную тягу от Клэр? Или это просто стремление вырваться из обыденной реальности в мир фантазии и гламура? В любом случае, эта мысль вызывает смутные эмоции. Поскольку я всегда считала, что иду своим собственным путем, моя «страсть к моде», как иногда пренебрежительно выражался мой отец, была моей и только моей. Увлечение модой полностью отражало меня как личность, проявляло мою индивидуальность, за это я цеплялась в семье, в которой чувствовала себя почти незаметной. Меня одолевает беспокойство от осознания, что дело не в моей уникальности, а в связующей нас невидимой нити, которая тянется из поколения в поколение.

После этого осознания мои размышления уносит в другое русло. И путаный клубок мыслей рассеивается где-то внутри меня. Во-первых, меня обнадеживает чувство связи и преемственности, что я каким-то непонятным образом связана с моими предками; во-вторых, тревожит ощущение, что я становлюсь частью чего-то важного в истории моей семьи. Хотя не уверена, хочу ли быть этой частью. Все эти сведения о моих предках – хорошо это или плохо? Кем на самом деле были эти люди? Что еще я унаследовала от них? От моей бабушки? От моей мамы?

Мама. Послужил ли бабушкин опыт причиной той депрессии, которая разрушила её жизнь? Была ли где-то в глубине души тревога, которая все ближе и ближе подводила её к саморазрушению? В моих воспоминаниях она ко всему была мягкой и нежной. Я помню, как она играла мне мелодии на своем любимом пианино, часами забавляла меня детскими стишками, обучала словам рождественских песен. Это были счастливые времена, ярко освещенные дневным светом, проникавшим сквозь стеклянные двери, ведущие в сад. Иногда я просыпалась среди ночи и слышала звуки чего-то другого: грустные ноты ноктюрна или навязчивую мелодию сонаты в миноре, которую она играла в темноте, чтобы скоротать время и пережить еще одну одинокую ночь.

Когда я вспоминаю о доме, в котором мы с ней жили, в моем сознании незримо всплывают мерцающие синие огни, и я ощущаю удерживающие меня руки, когда пытаюсь вбежать в слегка приоткрытую дверь. По-моему, я захлопнула ее, не желая возвращаться туда снова. Я слишком напугана. Еще не готова. Мне нужно отвлечься, чтобы сначала узнать историю Клэр, прежде чем я смогу вернуться к недавнему прошлому…