Парижане. История приключений в Париже - [29]

Сказка стала былью. Маркиз женился на дочери Лупиана, вызвав глубокое волнение на банкете тем, что прислал посыльного с извинениями за свое опоздание: король вызвал его к себе, но маркиз предполагал освободиться к десяти часам вечера, а пока семья Лупиан и их гости должны были приступать к еде. Вино лилось так быстро, но не так дешево, как оно течет во время урожая в Провансе, и, хотя невеста пребывала не в лучшем настроении, банкет имел огромный успех. Переменили несколько блюд, прежде чем очередь дошла до десерта. На столы были поставлены чистые тарелки, а затем на каждую тарелку – письмо, в котором объявлялось, что жених – это осужденный, бежавший из заключения. К тому времени, когда гости прочитали письмо, он уже покинул страну.

Финансист, который видит, как его основные вложения внезапно теряют свою ценность, не мог быть в большем смятении, чем Матье Лупиан. К счастью, рядом оказался Проспер, который дал совет. По его предложению семья Лупиан провела следующее воскресенье за городом, чтобы стереть болезненные воспоминания и порадоваться своей удаче. Кафе по-прежнему приносило доход, счет из «Кадран Блё» будет оплачен в течение года, а мадемуазель Лупиан, хоть и утратила безвозвратно свою невинность, была по-прежнему молода и могла еще понравиться иностранному джентльмену или богатому посетителю, не знакомому с этим кварталом.

Пока Лупианы дышали загородным воздухом и планировали светлое будущее, в городе, где-то к северу от собора Парижской Богоматери, поднялся столб дыма. Огонь разгорелся в нескольких разных комнатах над кафе. Задолго до того, как по бульвару примчались пожарные в медных касках с брезентовыми ведрами, огонь распространился на расположенное внизу кафе, и, когда с потолка упали лепные украшения и сморщились картины, шайка оборванных нищих, как будто предупрежденная кем-то заранее, прибежала на помощь. Они вынесли стулья, столы и все ценное и при этом разбили зеркала, полированную барную стойку, переколотили стаканы и фарфор. Когда члены семейства Лупиан возвратились с пикника, они на месте своего дома и заведения обнаружили пепелище.

Страховые компании обычно отказывались возмещать ущерб, вызванный «народным буйством», которое, как оказалось, стало причиной этого пожара. У владельца здания не было выбора, кроме как выставить их за дверь. Вокруг Лупианов собрались все их настоящие друзья, то есть никто, за исключением верного Проспера, который не только остался с ними, но и отказался брать плату. Утешительно было сознавать, что в мире еще есть добро. Когда несколько недель спустя жена Лупиана умерла от гиперемии мозга и нервного истощения, Проспер устраивал похороны так же добросовестно, как будто это была его собственная свадьба.

Длинная улица, которая, извиваясь как змея, вползает в сердце предместья Сент-Антуан к площади Бастилии, является продолжением прямой улицы Риволи. Человек, который разбирается в конфигурации улиц так же, как хиромант читает по линиям руки, мог бы истолковать эти коварные изгибы в качестве знака того, что в этом угрюмом пригороде, где рабочие и революционеры планировали государственные перевороты, ничто никогда не пойдет как надо.

Примерно в то же время, когда с Лупианом случилось это несчастье, молодой писатель по имени Оноре Бальзак переехал в небольшую комнату в предместье Сент-Антуан. Вот как он описал вид из окна, выходившего на боковую улочку: «Иногда тусклый свет уличных фонарей отбрасывал желтоватые отблески в тумане, показывая слабые очертания крыш вдоль улиц, соединенных вместе, подобно волнам огромного неподвижного моря. Мимолетное поэтическое действие дневного света, унылых туманов, внезапного проблеска солнца, тишина и волшебство ночи, загадки рассвета, дым, поднимающийся из каждой трубы, каждая деталь этого чужого мира стала знакома мне и развлекала меня. Я любил свою темницу, потому что я сам ее выбрал».

Если бы не воображение романиста, этот квартал казался серым и малообещающим. Согласно условиям брачного контракта, составленного тещей и тестем, Лупиан оказался вынужден выплатить сумму приданого своей жены. На остатки своего состояния он арендовал в предместье Сент-Антуан кафе, которое было чуть больше чем рюмочная. В нем была чадящая масляная лампа, мятый ковер, висел запах дешевого табака, и заходили посетители, которые считали мытье пустой тратой времени. Его прекрасная буфетчица умерла, а несвежие локоны мадемуазель Лупиан свисали, словно усики водорослей в сточных канавах. Только Гийом Солари казался довольным. Это было больше похоже на кафе из давних времен, где он мог говорить на прованском наречии, и при этом к нему не относились как к деревенщине.

Сидя в одиночестве с неизменным пивом и лимонадом, Солари мешал бизнесу, особенно теперь, когда стало известно, что после прихода в бар Лупиана с ним случились конвульсии и он умер через несколько часов, мучаясь от сильной неутолимой боли. Тем не менее посетители заведения Лупиана могли не связать эту смерть с ранее произошедшим убийством, если бы газеты не сообщили одну деталь. Перед похоронами, согласно обычаю, гроб Солари выставили в вестибюле его дома. Тело уже пролежало там какое-то время, когда кто-то заметил небольшой клочок бумаги на черной ткани, покрывающей гроб. На нем было отпечатано вот что: «№ 2». Весть об этом вызывающем суеверный страх продолжении убийства на мосту Искусств быстро распространилась по кварталу. На следующий день у Лупиана не осталось ни одного клиента. Два соломенных стула снаружи двери были постоянно пусты и пользовались вниманием только окрестных собак. Наверное, он начал подозревать, что все эти ужасные события были связаны каким-то образом, но он не мог найти причину своего краха, и, хотя второе убийство наполнило его дурными предчувствиями, у него было слабое представление о его мотиве.