Париж слезам не верит - [81]

Прежде графу казалось, что он оставляет часть себя в Лондоне, покидая отца и сестру. С годами привычка к разлуке почти изгладила это чувство. Теперь выходило, что часть его оставалась в белом дворике, где любила вышивать мадемуазель Браницкая. Их отношения напоминали ему строку из «Песни песней»: «О, если бы ты был мне брат! Тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы…»

Эти слова точно выражали его чувства. Если бы Лиза была ему родной, он знал бы, как их определить. Но она не была ни сестрой, ни кузиной. И в то же время не была уже и чужой. Это сбивало с толку. Обычно влечение к женщине характеризовалось у него другими симптомами. Ему нелегко было увлечься. Сдержанность и рассудительность – две перекладины жизненного креста, который Михаил нес не без досады. Он трудно сходился и тяжело переживал утраты. «Быстрота, глазомер, натиск! – смеялся Шурка. – А ты ведешь осаду, когда нам, может, и жить-то остался денек». Зачем он прилепился к Браницким? Ведь, по слухам, сердце молодой графини занято. «Все моя неповоротливость!» – ругал себя Воронцов, уже начиная сознавать, что не в неповоротливости дело.

На рассвете командующий достиг Мобежа и немедленно отправился к Фабру, которому изложил суть услышанного разговора, не скрыв, что сведения получены не вполне достойно.

– Я не могу сообщить об этом государю, – посетовал он. – Подобное донесение изобличило бы меня в низком поступке. Тем более после откровений про поляков, добытых Казначеевым тоже в нарушение правил морали. Его величество подумает, что мы тут шайка без чести и совести. Подслушиваем разговоры и вскрываем письма. К тому же дуэль…

– Что же делать? – Алекс, которого командующий поднял с кровати, уже натягивал рубашку. – Мы не можем утаить подобную информацию ни от государя, ни от Главного штаба.

– Я как раз тебя и хотел спросить, – усмехнулся граф. – Придумай хитрый штабной маневр. Ты же мастер.

Фабр на минуту задумался.

– Надо все написать Закревскому, – предложил он. – Вы друзья. Закревский доложит Петрохану. А тот найдет способ намекнуть царю, что британцы ведут двойную игру. Это, во-первых. А во-вторых, – Тут Алекс надолго замолчал, ибо и ему ситуация представлялась на редкость щекотливой. – Надо составить подробный рапорт о том, что англичане вовсе не готовятся к выводу войск. И передать сведения об инсценировке покушения как слух, распространившийся в связи с арестом Марине. Последнего заметили в Авене, он несколько раз ездил через границу к голландцам еще в феврале. Это стало известно полтора дня назад. Я не успел вам сообщить. Наши ребята потихоньку перебрали городок по косточкам на предмет чужаков. Не так часто у французского подданного на голландской границе не возникает проблем с переездом. Этого же господина свободно пропустили в оба конца.

– Вижу, ты времени не терял, – кивнул граф. – Я же в столице вел беспорядочный образ жизни.

– Да уж мы наслышаны, – хмыкнул Фабр, но тут же подобрался. Панибратства граф не терпел и короткость в отношениях с собой позволял не всякому. Впрочем, Алексу позволял.

– Подозрения Веллингтона на счет Марине могут быть только подозрениями, – заметил он. – Но мне чертовски не хотелось бы, чтобы убийцу Ярославцева судили и вздернули не здесь. Наша честь от этого пострадает. Он действовал один?

Командующий и Фабр переглянулись, разом ухватив за хвост одну и ту же мысль.

– Кажется, мы рано отпустили таможенников, – протянул заместитель начальника штаба.

– И задали им не те вопросы, – заключил граф.

Но вторично арестовывать авенскую таможню не пришлось. Вечером того же дня в Мобеж прибыл сам Веллингтон. Неофициально. В закрытой карете. Не без формы. Однако без адъютантов и положенного эскорта. Может быть, поэтому его не все узнали и салютовали не так почтительно, как полагалось. Впрочем, герцог меньше всего желал огласки. Он подкатил к штабу и торопливо прошел внутрь.

Воронцов испытал легкий шок, когда на пороге его кабинета возникла рослая фигура в красном мундире с орденом Бани. Он не знал, как теперь держаться с главнокомандующим, что говорить.

– Вы забыли у меня свои бумаги, Майкл, – отрывисто бросил Веллингтон, протягивая графу прошения.

– Осмелюсь предположить, что вы проделали дальний путь не только ради них. – Граф с трудом представлял, как объяснит «своим» появление главнокомандующего в Мобеже. Герцог был выше него по чину и мог вызвать Михаила Семеновича к себе. Никак иначе. Приезд являлся нарушением субординации. Для такого поступка необходимы были веские причины.

– Я хотел говорить с вами, – вымучил из себя Веллингтон.

Воронцов напряженно повел бровью. Оба не ведали, как начать, и выжидали, кого прорвет первым.

– Надо объясниться, – не выдержал Уэсли. – Мне горько сознавать, что я допустил подобное. Мои люди… Ваши люди, Майкл… Иногда приходится делать вещи, после которых ощущаешь себя…

Хорошо, что граф закрыл дверь. На ключ. И приказал очистить весь этаж. Чужие ошибки заразительны. Он смотрел на гостя и хотел провалиться под землю. В России, если человек говорил такое, ему следовало налить.

– Хотите виски, Артур? – предложил Воронцов. У него дрогнул голос, и этого было достаточно, чтобы Уэсли понял: извинения приняты, хотя и не произнесены. Их отношения не пострадали.