Париж с нами - [45]

Значит, лучше, намного лучше, смотреть правде прямо в глаза. Это требует твердости и выдержки гораздо больших, чем тебе это свойственно. Ты должен, ничего от себя не скрывая, взвесить все возможности потерпеть поражение, а это не шуточное испытание… Для этого нужно заставить замолчать свои собственные чувства, а главное — суметь ввести в определенные рамки гнев и ненависть тех миллионов людей, чьи интересы ты защищаешь. И если ненависть и ярость этих людей могут тебе помешать быть хладнокровным, хладнокровным для их же блага, ты должен бороться и против этого.

Итак, в решающие моменты ты у руля. Пусть в это время все судно вопит от радости или отчаяния, ты обязан следить за своим сердцем, как за рифами в море.

* * *

Когда после завтрака Анри, как было договорено, зашел к Клеберу, он чувствовал, что нашел в себе это необходимое равновесие. Борьба по-прежнему велась с переменным успехом и, видимо, должна была продолжаться в таком же духе и всю вторую половину дня. То один, то другой товарищ переходили от восторга к унынию. Хотя противнику и наносились удары, но он, со своей стороны, отвечал с неменьшей силой… Прошли часы, и многие увидели над собой сплошные тучи; это были как раз те товарищи, которые вначале обольщались больше всех.

Появление эсминцев, конечно, оказало гораздо более сильное воздействие, чем вся агитация докеров. Сразу же с десяток завербованных утром грузчиков отказались идти на пароход… Таким образом, для разгрузки оставалось из утреннего набора человек пятнадцать и среди них всего двое профессиональных докеров. Хорошо!

Для безработных появление эсминцев тоже было решающим. Многих не пришлось даже уговаривать, они заявили пришедшим к ним товарищам, что все уже обдумали и работать не пойдут, какими бы последствиями это ни грозило… Опять хорошо…

Но все же двадцать пять безработных согласились пойти на пароход. Таким образом, теперь на разгрузку уже оказалось набрано человек сорок. Больше, чем утром…

Правда, много надежд возлагали на летучие пикеты, и не без оснований. Упреки Брасара по адресу докеров были несправедливы. В пикетах приняли участие все докеры до единого, — такого успеха даже не ожидали. Но… Еще одно «но»… Охранники решили заблаговременно принять меры и, не дожидаясь прихода завербованных на пароход грузчиков, разогнали пикеты. Это не составляло для них особого труда, тем более за соответствующее вознаграждение. Заодно они схватили с десяток коммунистов. И не вслепую. Выбрали лучших: Гиттона, Гриньона, Пьера Руже, «Болтуна»… Охранники хорошо знали в лицо «зачинщиков». И доказали это на деле. В результате завербованные и безработные прошли в порт не задерживаясь, без всяких помех, как письмо проскальзывает в почтовый ящик. Лишь некоторых из них удалось перехватить на отдаленных уличках, где не было патрулей охранников… Что же касается листовки к безработным, то ее не смогли распространить и она не принесла никакой пользы…

Теперь с крановщиками. Казалось, здесь-то одержана крупная победа. Их всех удалось повидать. И все они отказались выйти на работу. А ведь с крановщиками потруднее, чем с остальными, — их мало и среди них всего несколько коммунистов. Не поговорили только с Полем Гранэ, с тем самым, который был уволен за то, что дал пушке упасть в море. Решили — с ним нечего опасаться. Во-первых, он уволен, а кроме того, его поступок сам за себя говорит. Не святым же духом пушка полетела вниз? Как все это случилось, никто, наверно, никогда и не узнает… Но то, что произошло сейчас с Гранэ, лишний раз доказывает — надо учитывать все. Пришли к нему вербовщики и поставили условие: «Будешь сегодня разгружать — тебя вернут на кран! Нет? Значит уже никогда не получишь в порту работы! А в твоем возрасте, с твоей семьей…» Некому было оказать ему поддержку, и Гранэ сдался. Побеседовали бы с ним товарищи до прихода вербовщиков или даже после, и его наверняка удалось бы отговорить. Он из тех, кому легко растолковать, что к чему. Спохватились только тогда, когда увидели, что, несмотря на все, один кран работает… Оказалось, что управляет краном Гранэ — его провели в порт, как преступника, в сопровождении двух охранников. Но пришел он добровольно, никто его насильно не тащил. Да оно и видно: кран-то разгружает пароход…

Итак, на каждое «хорошо» было свое «но».

На остальных предприятиях города демонстрация протеста прошла гораздо хуже, чем на верфи. Ведь верфь является частью порта, и прибытие эсминцев там вызвало волнение большее, чем где бы то ни было.

В результате всего этого с трех часов дня — сомнений никаких не оставалось — началась разгрузка парохода. Сперва она шла вяло, а потом закипела вовсю, насколько это можно было заметить издалека.

Чтобы помочь Гранэ, так как другие краны не работали, пустили в ход погрузочные мачты. Они безостановочно вылавливали груз из трюмов, поворачивались, нагибались, выпрямлялись и снова вылавливали добычу, и стрелы их раздвигались и складывались с тем же безразличным видом, с каким раскрывается и закрывается веер.

Как стало известно, на разгрузке работали и солдаты. В их обязанности входило переносить бочки на американские грузовики, которые, двигаясь гуськом по молу, подъезжали к причалу и выстраивались вдоль пристани.