Париж с нами - [38]

И все же Анри задает вопрос, вызывая Поля на продолжение…

— Кто же спас положение?

Анри уверен, что это — Поль, но Поль отвечает:

— Разве можно сказать, кто именно? Просто повезло, что так все повернулось… Рядом со мной, к счастью, оказался тот товарищ, знаешь, молодой, крепкий такой…

— Макс?

— Он самый. Так вот, Макс не забыл о цели. Он мне и говорит: надо действовать, нельзя все пустить на самотек. Мы с ним посовещались. Судя по всему, было ясно как день: демонстрантов разгонят и они отступят по четырем уличкам. Выделили четырех товарищей и каждому дали задание: призывать металлистов прийти завтра. То, о чем ты говорил: это лишь предупреждение! Всем явиться на завтрашнюю демонстрацию!.. Пустить в ход все: выступать, объяснять каждому в отдельности — словом, товарищи должны были сами на месте решать, как действовать. И в то же время им посоветовали по возможности вывести людей к верхней части бульвара Себастьен-Морнэ. Под охраной автобусов, предложил Макс. Великолепная мысль! Ну, а как все кончилось, ты сам видел. Но на тот случай, если бы демонстранты не собрались вместе, как это, к счастью, произошло на самом деле, были приняты меры предосторожности: на каждой уличке дежурили наши товарищи. И они бы сказали все, что было необходимо…

— Да, все получилось хорошо, но не благодаря мне. — Анри через силу улыбается. — Знаешь, дело здесь не только в характере, темпераменте… Но, согласись, нельзя же вечно оставаться в последних рядах… — серьезно добавляет он.

Поль смеется…

— И все-таки это не основание, чтобы забывать о рыбе, — говорит он, снова принимаясь за работу. Анри следует его примеру. Но вид у него далеко не радостный. — Не огорчайся! — продолжает Поль веселым голосом. — По себе знаю, как это бывает. Поучаю тебя, а сам-то хорош. Чуть что, опять повторяю ту же ошибку. Сдерживаться не умеем…

Анри признателен за эти слова. Видимо, Полю показалось, что он держал себя слишком уж важно, читал нравоучения, как непогрешимый… Вот почему он сравнил себя с Анри, явно преувеличивая свои недостатки, а может быть, и приписал себе то, чего у него на самом деле нет… Во всяком случае, Анри тронут, очень тронут. Всегда неприятно, когда с тобой разговаривают свысока. А тот, кто критикует, разыгрывая из себя безупречного, обязательно кривит душой. Не так уж он отличается от всех, и к нему относишься с недоверием.

— До чего ж всегда кажется заманчивым принимать участие во всем вместе со всеми, подвергаться тому же риску, что и все… — оправдывается Анри.

— Все это театр, кино, — прерывает его Поль.

Видимо, он хочет сказать: все это немного преувеличено, в какой-то степени романтика, желание порисоваться…

— Ну хорошо, поговорим о риске: ты думаешь, ты меньше рискуешь, находясь на своем посту? Ты видел, как охранники на тебя лупили глаза? Если бы они могли, они бы тебя зацапали…

— Да и вообще не будем преувеличивать, убить-то ведь никого не убили.

Наступает молчание. Надо наверстать потерянное время, и оба ожесточенно соскребают чешую.

— Ладно… — снова заговорил Анри. — Ты прав, это ясно. Я вел себя по-мальчишески. Будет мне уроком…

Но Поль не сказал: ты, мол, перегибаешь палку. В таких вещах лучше пусть товарищ преувеличит свои недостатки, чем будет возражать против всякой критики. Полю, однако, хочется, чтобы разговор стал более обычным, и он говорит:

— Боже мой, хлебнешь горя с этой рыбой… колючая какая!

— Ты неправильно держишь. Вот как надо! А если поднять плавник, вот тут на спине, то обязательно поколешься… Возьми здесь. Или ты предпочитаешь чистить ракушки?

— Давай. Может быть, с ними я лучше справлюсь.

— Ты любишь сырые ракушки?

— Никогда не пробовал.

— Хочешь попробовать?

— Почему бы и нет.

— А ты умеешь их открывать? Посмотри, как я делаю… держишь двумя пальцами, надавливаешь сбоку. Видишь, она приоткрылась. Просовываешь кончик ножа в щель, смотри, только самый кончик, осторожно проводишь вокруг, между двумя половинками. А вот когда уже прошел почти до конца, ты доходишь до места, где нужно поднажать. Смотри — ракушка сама открылась. Теперь надо отделить нижнюю скорлупу. Ты обводишь ножом — и все. Видишь, целехонькая. Попробуй. Да нет, не пальцами. Прямо со скорлупы сглатывай! Ну как? Нравится?

— Вкусно… — немедленно говорит Поль, чтобы подавить в себе спазму, вызванную проглоченной ракушкой… — Но горьковато…

— Это только доказывает, что они совершенно свежие. Вкус иода.

Так ли это, или нет, но Поль принимает объяснение Анри на веру.

— Еще одну?

— Нет, потом. Нам надо торопиться.

— Ладно. Мы откроем несколько штук заранее, одновременно с устрицами, и съедим, когда сядем за стол.

— У них более определенный вкус, чем у устриц, и они более упругие.

— Но королева среди ракушек — муклада. Ты никогда не пробовал?

— Нет.

— Жаль, что у нас нет сейчас времени. Приезжай к нам, когда будет поспокойнее, мы тебя угостим. Их варят вместе со скорлупой, целиком… А соус получается — пальчики оближешь!

Со стороны могло показаться — пустая болтовня. А на самом деле этот разговор незаметно принес свою пользу. Анри и Поль нашли внутреннее равновесие. Они ни на минуту не переставали думать о самом важном для них обоих. «Нам надо торопиться», — заметил Поль… «У нас нет сейчас времени», «когда будет поспокойнее», — сказал Анри. В другое время все эти объяснения, как открывать ракушку, были бы просто чепухой. Но сегодня… Вода тоже ведет себя по-разному на песке и на камнях… Беседуешь о том о сем и совершенно естественно, без натяжек, становишься ближе друг другу. И никакой наигранности, никакого кино или театра. Стоишь рядом плечом к плечу. «Понимаешь, вот так…»