Париж на тарелке - [25]

День четвертый

Я жив. Едва-едва. Если на часах пять утра и я не сплю, значит, все-таки жив. Вроде вполне логично. Ночью я спал отвратительно. Соображаю с трудом, голова тяжелая от валиума, в животе постоянные спазмы, а отрыжка так и не прошла. Задница одновременно выводит все четыре концерта Моцарта для валторны с оркестром. Я полностью разбит. С ужасом понимаю, что, быть может, сегодня вообще окажусь не способен на гастрономические эскапады. Но все равно надо попытаться. С трудом встаю с постели. Мне удается проглотить сухую корочку багета, купленного два дня назад. Похоже, начинаю бредить. У меня только одно желание — поскорее лечь. Но надо идти в ближайший супермаркет — прикупить таблетки, снижающие уровень кислотности. Они должны помочь. (Я не знаю, что бывает при передозировке омепразола, и боюсь последствий.) Мне едва удается влить в себя полстакана воды, после чего я, пошатываясь, выхожу на холод, на рю Петит-Экюри.

Мог бы и сразу догадаться. В супермаркете желудочных средств нет. Во Франции всему свое место — Декартова рациональность. Насколько я могу судить, желудочные средства продаются только в аптеках. Это как раз их вотчина. Ветчину и сосиски продает колбасник, а не мясник. Тащиться на Фобур-Сен-Дени, искать лекарство там — нету сил. С чего у меня желудок взбунтовался? Парижская вода ему не нравится? Нет, это было бы странно, я ведь ее уже три дня пью — и ничего. Да и когда я раньше сюда приезжал, у меня не возникало проблем из-за воды. Однако на всякий случай покупаю большую бутылку минералки и возвращаюсь домой.

Я тщательно прислушиваюсь к спазмам в желудке. Как же мне плохо… Сажусь. Встаю. Прикидываю, что мне еще надо сделать. (Не зря же меня воспитывали методисты!) Пытаюсь читать. С тоской смотрю на кровать, отдавая себе полный отчет, что если лягу, значит, признаю себя побежденным, выкину белый флаг. Да, прихватило меня. Ну ничего, прорвемся. Что пока вырывается из моего нутра, я вам уже сказал. В половине первого сдаюсь и ложусь в постель.

Не проходит и пятнадцати секунд, как меня переполняет необоримое желание. Я уже рад приступу. Пробегаю пять метров, бухаюсь на линолеум, имитирующий дубовый паркет, и обеими руками вцепляюсь в края унитаза. И окрашиваю его. Резко. Вам доводилось видеть работы Джексона Поллока? Скорость и условность. Я слышал об одном художнике, который кидался краской в холст. Сейчас я занимаюсь примерно тем же самым, но вместо холста у меня стенки унитаза. Кубики морковки выходят в том виде, в каком их нарезали на кухне «Фогона». Помидоры и, пожалуй, перец успели превратиться в кашу. Из меня вылетают сотни зернышек риса, нет, тысячи, но на них — никаких следов воздействия желудочного сока. Даже цвет съеденной мной паэльи — и тот сохранился. Меня рвет около минуты. Я размышляю над результатами. Вполне сойдет как эскиз узора на обеденный фаянсовый сервиз. Невредимые рисовые зернышки вызывают недоумение. Я потрясен. Я не верю своим глазам. По моим прикидкам, они находились внутри меня шестнадцать часов. Их что, на кухне в «Фогоне» покрыли специальным защитным раствором? Да нет, конечно. Просто паэлья меня не любит. Как я к ней отношусь, так и она ко мне. Платит той же монетой.

Я совершенно вымотан, но чувствую себя значительно лучше: ведь мне удалось избавиться от источника дискомфорта. Возвращаюсь в постель и в час дня погружаюсь в крепкий сон, слыша, как за окном все громче и громче шумит Париж.

День пятый

Я просыпаюсь рано, чувствуя, как исхудал, сделавшись тоньше фуфайки, что носят рикши. Спазмы прекратились. Отрыжка тоже. Я знаю, что слабость пройдет и к обеду уже буду в норме. Очень на это надеюсь. Сегодня у меня праздник — меня пригласили на дегустацию блюд, приготовленных одной из ярчайших звезд парижской кулинарии. Паскаль Барбо, пять лет назад устроившись шеф-поваром в ресторан «Астранс», в первый же год добыл для него первую звезду «Мишлен» (за внешний вид французы зовут эти звезды «макарон», что значит «миндальное печенье»). Вторую звезду он получил всего лишь несколько месяцев назад. Кроме того, Барбо успел два года проработать в Австралии, став первым французским шеф-поваром, с почтением отнесшимся к австралийскому вкладу в мировую гастрономию (в данном случае имеется в виду правильное сочетание различных ингредиентов). Две недели назад без всяких намеков с моей стороны он мне признался по телефону, что годы, прожитые в Австралии, определенно повлияли на его манеру приготовления блюд, которыми теперь он потчует клиентов.

Таким образом, в моих же интересах быстрее прийти в себя. В желудке пусто. До «Астранс» я не собираюсь наедаться. Предыдущие постояльцы месье Монтебелло оставили пару пакетиков с супами быстрого приготовления. Один из них я пускаю в ход. Пакетик — итальянского производства. На нем изображены разнообразные пестрые овощи. У супа сложный богатый вкусовой букет. Он соленый, но не слишком. Вместе с супом я доел и хлеб. К настоящему моменту багетом уже можно забивать гвозди, поэтому мне приходится хорошенько поработать челюстями, прежде чем его проглотить. (Зубная боль полностью прошла.)