Париж: анатомия великого города - [169]
Результатом спесивости и холодной надменности, характерных для Миттерана в последние годы его правления, стали так называемые grands travaux («большие работы», явившиеся на смену «великим проектам»), которые президент разрешил вести по всему Парижу, чтобы запечатлеть след собственного правления. Новые проекты существенно изменили облик Парижа: были реконструированы сады Лувра и Тюильри, перед Лувром появилась огромная стеклянная пирамида (проект Минь Пея), были построены Большая арка у Ла Дефанс, Опера Бастиль и здание Библиотеки Франции (позднее получившей имя Миттерана). Каждый из этих проектов сопровождала волна скандалов — от обвинений в финансовых махинациях до подозрений исполнителей в непрофессионализме. Но это были только цветочки: никто не считал новые сооружения эстетически приемлемыми, парижане отказывались мириться с их существованием. Так что «народный» Париж, в котором народ больше не определял ход истории, превратился в скопище конструкций, чьи холодные, абстрактные формы могут понравиться только бесталанному архитектору или взяточнику-чиновнику.
За год до того, как Миттеран стал президентом, в апреле в возрасте семидесяти пяти лет умер Жан-Поль Сартр. Подобно похоронам Гюго, прошедшим столетием ранее, траурные церемонии памяти этого писателя стали эпохальным событием; так считали даже те, кто не прочел ни строчки из произведений Сартра. Более 50 000 человек хмурым апрельским утром столпились на улицах левобережья, чтобы посмотреть, как тело великого писателя будет погребено на кладбище Монпарнас. Газеты объявили его смерть символизирующей конец истинного французского интеллектуального течения, а самого Сартра — воплощением неравнодушного к культуре и политике парижанина, описанного в начале XX столетия Эмилем Золя и закаленного в горниле кризисов и катастроф века.
Прославился Сартр во времена оккупации, но пыл писательского таланта сделал его героем для нескольких последующих поколений интеллектуалов, его слава пережила кризисы алжирской и вьетнамской войн, события мая 1968 года, волну терроризма 1970-х. Смерть его, как утверждало общее мнение, предварила кончину Парижа как столицы мировой мысли. Примерно те же слова повторялись после смерти Ролана Барта (1980), Реймона Арона (1983), Симоны де Бовуар (1984), Мишеля Фуко (1984), Луи Альтюссера (1990), Ги Дебора (1994) и, совсем недавно, Жака Деррида (2004).
Доля истины в этих словах все-таки была. Действительно, с начала 1980-х годов французские мыслители редко имели вес в общественной жизни, их воззрения отнюдь не определяли общественное мнение. Отчасти это вина представителей массмедиа, которые, конечно, увеличили количество читателей интеллектуальных трудов, но сильно понизили количество философов на должностях редакторов и их влияние на продвижение новых книг на рынке. С ростом популярности «умных» телевизионных передач, таких как «Апостроф», появилось поколение поп-интеллектуалов, например претенциозный и поверхностный Бернар Анри-Леви — гуру модных «новых философов», чьи шелковые рубашки и эффектные подружки считаются такой же неотъемлемой частью имиджа, как мысли о диалектике Гегеля или о судьбе Боснии. Даже серьезные мыслители — скажем, Жан Бодрийяр, критик «спектакля» или «видимости» современной жизни, которую пропагандирует современная пресса, — оказываются затянутыми в паутину современных массмедиа, несмотря на все попытки этого избежать.
С обесцениванием и упадком интеллектуальной жизни потеряли былую популярность такие «ученые» парижские местечки, как Сен-Жермен-де-Пре или Монпарнас, где с середины XX века за столиком кофеен вместе с рюмкой вина можно было обрести глоток истинной демократии. Молодые, бедные веселой нищетой, творческие, инакомыслящие личности, определявшие настроение этих кварталов, давно переехали из-за дороговизны арендной платы или меню. Несмотря ни на что, интеллектуальный Париж жив и здоров — просто сменил место проживания. «Маргинальные» в прошлом земли XII, XIII, XIV, XVIII и XX округов, а также Сен-Дени и Женевилье приютили интеллектуалов, пишущих, рисующих и дискутирующих в традиционной манере. Сегодня споры ведутся о постколониальной Европе, об отношении к транссексуалам, но никак не о диалектическом материализме или личном отношении к политическим партиям. Здесь продолжают читать Деррида, Дебора, Делеза, Бланшо, Батайя и прочих выдающихся мыслителей XX века, но, помимо того, популярностью пользуются Ален Бадье, Джорджо Агамбен, Эдуар Сэд, Фатима Мернисси или такие молодые философы, как Мехди Бельхадж Касем.
Чаще других в спорах современных молодых философов можно услышать дискуссию, тему которой в начале 1990 года сформулировал Жак Деррида: этика и значение «гостеприимности». Деление на «своих» и «чужих» стало оправданием многих кровопролитных конфликтов, так что вопрос Деррида имеет первостепенное значение.
Англоязычный мир давно провозгласил смерть французской мысли или, как минимум, ее бесполезность в современном мире. Лучшие умы страны вряд ли согласятся с подобным суждением и имеют на это полное право. В конце 1990-х годов я частенько посещал в Париже лекции Жана Бодрийяра, на которых он вел поиск этических и онтологических истин, вызвавших такие катастрофы, как геноцид в Руанде, этнические «чистки» в Боснии или набирающий обороты терроризм. Сегодня Бодрийяр постарел, но его дети — новое поколение интеллектуалов-диссидентов — многочисленны.
В книге рассматриваются отдельные аспекты деятельности Союза вооруженной борьбы, Армии Крайовой и других военизированных структур польского националистического подполья в Белоруссии в 1939–1953 гг. Рассчитана на историков, краеведов, всех, кто интересуется историей Белоруссии.
В книге Тимоти Снайдера «Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным» Сталин приравнивается к Гитлеру. А партизаны — в том числе и бойцы-евреи — представлены как те, кто лишь провоцировал немецкие преступления.
Настоящая книга – одна из детально разработанных монографии по истории Абхазии с древнейших времен до 1879 года. В ней впервые систематически и подробно излагаются все сведения по истории Абхазии в указанный временной отрезок. Особая значимость книги обусловлена тем, что автор при описании какого-то события или факта максимально привлекает все сведения, которые сохранили по этому событию или факту письменные первоисточники.
Более двадцати лет Россия словно находится в порочном замкнутом круге. Она вздрагивает, иногда даже напрягает силы, но не может из него вырваться, словно какие-то сверхъестественные силы удерживают ее в непривычном для неё униженном состоянии. Когда же мы встанем наконец с колен – во весь рост, с гордо поднятой головой? Когда вернем себе величие и мощь, а с ними и уважение всего мира, каким неизменно пользовался могучий Советский Союз? Когда наступит просветление и спасение нашего народа? На эти вопросы отвечает автор Владимир Степанович Новосельцев – профессор кафедры политологии РГТЭУ, Чрезвычайный и Полномочный Посол в отставке.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
На нашей планете найдется не много городов, способных соперничать с Афинами древностью.Построенный Тесеем по воле богини Афины, этот город видел нашествие персов и суд над Сократом, славил Перикла и изгонял Фукидида, объединял Грецию и становился зачинщиком раздоров, восхвалял поэтов и философов — и подвергал их осмеянию. Позднее этот город видел македонцев, римлян и галлов, сопротивлялся Османской империи, принимал лорда Байрона и других знаменитостей и в конце концов стал столицей независимой Греции.Приятных прогулок по городу Акрополя и Парфенона, городу Перикла и Фемистокла, Платона и Аристотеля, Ипсиланти и Каподистрии, Вангелиса и Демиса Руссоса!
Каир — зримое воплощение истории человечества на протяжении сменявших друг друга поколений и эпох. Это и Нил, и великие пирамиды Гизы, до которых буквально подать рукой, и развалины Гермополя, и христианские церкви, и величественные мечети, и особняки, "унаследованные" от колониального периода, и современные эстакады. На каирских улицах роскошные "Мерседесы" и "БМВ" мирно соседствуют с тележками, запряженными осликами. Каир — "мать городов", по выражению арабского путешественника Ибн Баттутаха, — принадлежит одновременно Ближнему Востоку, Африке и всему миру.Приятных прогулок по городу фараонов и султанов, Наполеона и Лоуренса Аравийского, Гамаля Абдель Насера и Нагиба Махфуза!
Королевский замок на вершине скалы, у подножия которой когда-то колыхалось озеро нечистот, а ныне радует глаз зеленью обширный парк. Длинная улица, известная как Королевская миля и соединяющая замок с дворцом Холируд, обителью Марии Стюарт. Принсес-стрит с ее многочисленными магазинами. Роуз-стрит, которую иначе называют улицей пабов, вечно оживленная Грассмаркет, холм Кэлтон-Хилл с памятником Нельсону, обсерваторией и «северным Парфеноном» — колоннадой в честь побед герцога Веллингтона… Все это Эдинбург, столица Шотландии и настоящий город-памятник, словно застывший во времени и все же удивительно живой и всегда прекрасный — в типичную шотландскую морось и, конечно, в лучах солнца.
Собор Святого Семейства и всегда многолюдная Рамблас. Парк Гюэль, один из шедевров великого Гауди, и соперничающие друг с другом великолепные дома на Пассейч де Грасия. Геометрическая сетка квартала Эйшампле, бесчисленные ресторанчики и кафе Готического квартала, величественнный Монтжуик и знаменитый стадион «Камп Ноу»… Всё это — Барселона, столица, сердце и живой символ Каталонии, «тёплый город у теплого моря», город Пабло Пикассо и Жоана Миро, Антонио Гауди и Хосепа Льимоны, город типично испанский — и совсем непохожий на другие города Испании. Добро пожаловать в Барселону!