Пария - [36]

В верхнем правом углу витрины я увидела небольшую белую карточку. На ней значилось:

История Орфея и Эвдемонического конфликта,

Издатель — неизвестен, Санкур, 712.M39

Цена по запросу

На секунду я задумалась. 712? Такого не могло быть. Почти восемнадцать сотен лет назад? Нет, это явно какая-то ошибка. Война была событием довольно давней истории, я знала это. Но она была всего лишь несколько веков назад — не восемнадцать сотен лет.

— Моя дорогая мамзель Ресиди.

Я развернулась, отвлекшись от созерцания реликвии, и увидела владельца магазина Лупана, ожидавшего меня в открытой двери. Весь его облик, до мельчайших деталей, был таким же как вчера. Он был чопорен, безупречно выстиран, накрахмален и отглажен. Его манеры были столь же исполнены достоинства, как у пышно разукрашенных сервиторов, которые поставили перед нами чашки шоколада и тарелки с иокумом.

Он напоминал куклу, отлично управляемую марионетку. Эта странная мысль внезапно пришла мне в голову — и я уже не могла отогнать ее.

Я понимала, что все это — последствия стресса. Мэм Мордаунт учила нас, что психологическая травма ослабляет разум, делая его излишне восприимчивым к странным фантазиям и игре воображения, которые делают его еще более неустойчивым. Это было словно спиральный путь, неуклонно ведущий вниз — значит, подобного следовало избегать. Существовали методы, позволявшие сделать это. Надо было очистить разум и укрепить мой дух. Сон был бы отличным подспорьем, но сейчас, в торговом доме «Блэкуордс», об этом нечего было и думать. Мне нужно было время — хотя бы краткие минуты — для спокойного размышления и медитации. Лупан был всецело поглощен беседой со мной, то рвение и внимательность, с которыми он повествовал о тех или иных вещицах и редкостях, привели мой затуманенный разум к мысли, что он похож на театральную куклу — вроде тех, которых я видела в витрине вчера — и его рот движется в согласии с репликами, которые подает голос кого-то, скрытого за кулисами.

— Книга у вас в витрине, — произнесла я.

— Ах да, — вспомнил он. — «История».

— Она выглядит… интригующе.

— Отличный экземпляр, мамзель, — согласился он, — хотя я и не знал, что у вашего нанимателя особый интерес к книгам.

— К древностям, — поправила я. — Я уже обращала ваше внимание, что он интересуется по-настоящему старинными вещами. А этой книге, я полагаю, около восемнадцати веков.

— Так и есть.

— Большая редкость для вещи, созданной из бумаги.

— Но, как бы то ни было, вы можете взглянуть на нее — заверил он.

Я ответила, что так и сделаю. Я знала, что ему потребуется некоторое время, чтобы взять ее с витрины — и это позволит мне посидеть в тишине и одиночестве, что несомненно, помогло бы начать мыслить более ясно.

Он отсутствовал пятнадцать минут или чуть больше. Я вынула шляпные булавки и сняла шляпку, стянула перчатки и сбросила плащ, расстегнула пару кнопок на моем длинном платье. В торговом доме было душно, но странно-холодно — должно быть, причиной была работа различных систем, создающих среду для хранения артефактов. Я выпрямилась, сидя в кресле орфеанских времен с высокой спинкой и круглыми ножками, заканчивавшимися когтистыми лапами, закрыла глаза и, дыша ровно и медленно, сосредоточилась, повторяя про себя литанию спокойствия. В самом начале нашего обучения кандидатам давали понять, что очень желательно использовать это средство. Это был рабочий инструмент, механизм, позволявший сфокусироваться на определенной мысли и помогавший медитации. Каждый из нас воскрешал в памяти что-то, что успокаивало его — вспоминал места, где прошло его детство, строки из любимого гимна или духовных стихов Экклезиархии. Иногда главным действующим лицом литании был определенный человек. Я знала, что у Фарии этим человеком была ее сестра-близнец, которая умерла, будучи совсем юной, — поющая детскую песенку: «Высокие лорды спускаются в Город».

Я использовала строфы «Еретикамерона», или «Дней Ереси», длинной поэмы, написанной около 32-го тысячелетия и повествующей о Войне Примархов. Сказать по правде, я так и не дочитала ее до конца — она была написана до головной боли витиевато, но я вспоминала великолепный стиль первой книги поэмы, воскрешающей героические образы прошлого, торжественную интонацию стиха, повествовавшего о «Мудром Императоре» и его Девяти Сынах, Которые Выстояли и Девяти Сынах, Которые Отвратились от Него. Сестра Бисмилла часто читала ее мне в дормитории Схолы Орбус. Думаю, в приюте и была только первая книга поэмы — маленький желтый томик. Как бы то ни было, для меня литанией спокойствия были не только стихотворные строки, но и голос сестры Бисмиллы, произносящий их. Сейчас я понимаю, что именно она оказала на мою жизнь влияние, которое обычно оказывает мать — так что, ее мягкий голос был важной частью литании.

Это сработало, я успокоилась. Еще немного я посидела в тишине, а потом — сделала глоток отличного шоколада, который подали сервиторы мастера Лупана. Я играла серебряной булавкой, которой раньше была приколота к прическе моя шляпка, проводя кончиком пальца вдоль небольшой петли на ее навершии.

С легким жужжанием, похожим на звук работающих каретных часов, появился сервитор и отвесил мне поклон. Сервиторы в «Блэкуордс» не разговаривали. Он поманил меня. Я подхватила мою шляпку, перчатки и плащ и последовала за ним. Длинный темный коридор, стены которого были увешаны забальзамированными, набитыми опилками головами буйволов, бизонов, антилоп, газелей и других подобных им животных, вывел меня в великолепную круглую залу со стенами, затянутыми зеленым бархатом, где ожидал Лупан.