Парфетки и мовешки - [2]

— Вот вам новая подруга, — обратилась к девочкам Струкова и указала на Ганю. — Не шумите да не ссорьтесь, я сейчас вернусь, — и она поспешила из класса.

— Как твоя фамилия?

— Как тебя зовут?

— Сколько тебе лет?…

Вопросы любопытных, окруживших Ганю, так и сыпались.

Но прежде чем она успела ответить хоть на один из них, перед ней очутилась некрасивая большеголовая воспитанница с дерзким, неприятным лицом.

Она бесцеремонно протиснулась вперед и с нескрываемым любопытством разглядывала Ганю, задавая ей обычные в таких случаях вопросы.

Эта девочка не понравилась Гане, и она неохотно отвечала на ее расспросы, казавшиеся ей назойливыми. Эта девочка, Зина Исаева, или «Исайка-размахайка», как прозвали ее за резкость манер и движений, не пользовалась симпатией воспитанниц. Она была второгодницей в седьмом классе и старалась извлечь из своего положения все возможные преимущества.

Исаева любила «налететь» на новенькую, огорошить и высмеять ее перед другими, а слезы обиженной девочки не только не трогали сердца Исайки, но как бы льстили ее ложному самолюбию; она старалась внушить запуганным детям страх и уважение к себе.

Савченко с первого слова не понравилась Исаевой. От ее наблюдательности не ускользнуло, что новенькая с каким-то предубеждением смотрит на нее, и обе девочки враждебно насторожились.

«У-у, противная какая! И говорит-то как свысока, точно важная особа», — подумала Ганя, исподлобья разглядывая Исаеву.

А та, в свою очередь, успела мысленно причислить ее к «непокорным», и тут же решила «осадить» подозрительную новенькую. Для этого ей нужно было задеть самолюбие Савченко, а затем высмеять ее перед всем классом.

Ганя нехотя отвечала на ее расспросы, но в ней уже заговорило раздражение избалованного ребенка, не признававшего ничьей воли, кроме собственной.

«Что я, должна, что ли, отвечать этому “головастику”? — сердито думала она. — А вот не буду, не хочу!..»

Исаева заметила, что новенькая «завелась». «Тем лучше», — порадовалась она, предвкушая близость поражения своего нового врага.

— Тебя в какой класс приготовили?… — насмешливо приставала она к Савченко.

— Ни в какой, — сердито буркнула Ганя и резко отвернулась от Исаевой, давая той понять, что ей неприятен и нежелателен дальнейший разговор.

— Ха-ха-ха!.. — неожиданно услышала она за спиной. — Медамочки [4], вы слышали? Новенькую-то ни в какой класс не подготовили… Ха-ха-ха, такая громадная и вдруг, вообразите, приготовишка!.. Ха-ха-ха! Приготовишка, мокрые штанишки!..

Но ей не удалось повторить своей насмешки — Ганя повернулась к ней лицом:

— Ну, что до мокрых штанишек касается, то это еще вопрос, а вот что у тебя глаза будут мокрыми, так это я тебе обещаю, попробуй только повторить твою глупую дразнилку!.. — и Ганя потрясла в воздухе крепко сжатым кулачком.

Весь вид Савченко говорил о здоровье и физической силе, а пылавшие гневом глаза не предвещали ничего доброго.

— Ай, медамочки, она дерется! — испуганно взвизгнула Исаева и со всех ног бросилась из класса. Но на пороге она налетела на входившую в двери Струкову и чуть не сбила ее с ног.

— И куда только тебя несет?… — рассердилась старуха.

— Я, m-lle Струкова, за вами! Новенькая, m-lle, дерется, ей богу, m-lle, она на меня с кулаками бросилась, я насилу убежала! Ой, боюсь ее! — и Исаева состроила испуганную физиономию.

— Какая новенькая? Кто дерется? Ничего я в толк не возьму, да и не врешь ли ты? С тебя станется, — воспитательница недоверчиво покачала головой.

— Вот вам крест: не вру, весь класс видел, как на меня эта самая Савченка, что вы только что привели, с кулаками набросилась, я еле убежала от нее, — торопливо выкрикивала Исаева.

— Подойди-ка ты сюда, как тебя, Савченко, что ли, зовут? — Струкова подозвала Ганю. — Ты чего это дерешься, а?

— Я не дралась, — спокойно глядя ей в глаза, ответила девочка.

— Как не дралась? Слышала, что про тебя Исаева говорит? Что ж ты, отпираться будешь?…

— Я не дралась, эта девочка говорит вам неправду.

— Это ты врешь, ты! — завизжала Исаева. — Слышите, медамочки, она еще и отпирается…

— Новенькая не лжет.

— Исаева ее дразнила, а новенькая ей только пригрозила.

— Исаеву никто не тронул. Исаева ябедница, врунья, — раздались возмущенные голоса девочек.

Струкова нахмурилась.

— Подойди сюда, — обратилась она к Гане, — и расскажи, что ты тут натворила? Только помни, слово неправды услышу — строго накажу, — предупредила она.

— Я никогда не лгу! — гордо подняв голову, ответила Ганя, и в ее глазах засветилась обида.

«Ну, с этой повозиться придется: норовиста, сразу видать», — подумала Струкова, вглядываясь в задорное личико Гани с капризным изгибом черных бровей и большими пылающими глазами.

— Ну, говори же, — повторила она.

— Я все уже сказала, больше мне нечего добавить. Я не дралась, но если эта девочка тронет меня, я ее побью.

— Да ты с ума сошла! Кто это тебе здесь позволит! — возмутилась Струкова.

— А как же я буду защищаться? — в свою очередь удивилась Ганя.

— Если тебя кто обидит, ты должна прийти и сказать своей классной даме, а не драться, как уличный мальчишка.

— Я не буду жаловаться, — мрачно возразила Савченко; в ее голосе звучала непоколебимая решимость.