Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь - [89]
После завтрака принцу нанес визит английский высокопоставленный чиновник. Правительство было в курсе приключения с принцем. Чиновник явно принадлежал к нации, самой глупой и самой рассудительной в Европе: на нем был высокий цилиндр, и это сразу заставило Жали насторожиться, так как по опыту он знал, что если европеец приходит к вам в цилиндре, то непременно будет что-нибудь просить. Но Британская корона предлагала Жали, принимая во внимание его титул, сразу поступить в один из «приличных» колледжей Кембриджа: «приличный» означало — один из тех колледжей, куда доступ иностранцам обычно закрыт. Жали хотел бы учиться во Франции, но несколько дней спустя все-таки принял предложение обучаться «королевскому» английскому языку, «the King's english», — когда Рено вконец отчаялся получить ответ из Парижа, где никто даже не слыхивал о таком королевстве, как Карастра.
И вот Жали стал жертвой своего нового, высокого положения. Хотя он обедает у себя в апартаментах, перед ним тотчас вырастает прославленный Казимир, на минуту покинувший свой ресторан внизу, чтобы выразить почтение появившемуся в отеле Его Королевскому Высочеству; он успевает уследить за всем, общаясь с прислугой одними глазами, заставляя циркулировать по коридору блюда, прибывающие сюда на столиках с резиновыми колесиками — словно госпитальные больные, возвращающиеся из операционной в палату; шпики-итальянцы стоят на своих постах, раздвижные двери без конца открываются перед детективами, охлажденными напитками, приветственными посланиями из Букингемского дворца по случаю прибытия. Спешно готовится кэрри и стряпается так называемая восточная кухня — еще более ужасная, чем всякая другая: уроженцы Карастры могут переварить только черную икру, которая и станет теперь их постоянной едой. Но увы! Они уже не осмеливаются пить прямо из миски и есть просто руками либо палочками: им пришлось смириться с вилками и ножами, которые надо без конца перекладывать из одной руки в другую, с этими идиотскими тарелками, стоящими так далеко от рта, что пища падает на пол.
Комнаты заполнены сделанными днем покупками, этими чудесными западными вещицами — электрическими машинками для точки карандашей, спасающими от холода шкурами животных под названием «шубы», приспособлениями для снятия с фруктов кожуры, инкубаторами, в которых можно увидеть, как в яйце развивается зародыш. У дверей деловито и прилежно стоят на страже Уок и Круот — в сюртуках и черных шелковых панталонах.
Так прошло две недели. Жали выбит из колеи роскошью не меньше, чем бедностью, поскольку в его мозгу «Клэридж» и Коммершиаль-роуд никак не отделены невидимым условным барьером. Что его по-прежнему ослепляет, так это электрические огни. Его поражает странная жизнь отеля, совместные трапезы и удовольствия, придуманные людьми, которые не имеют никаких связей друг с другом и рассчитывают завести эти связи именно в гостиных отеля, тогда как на Востоке истинной роскошью считается возможность удалиться от других, жить невидимкой. От чего еще никак не может прийти в себя Жали, так это от невероятного смешения классов и сословий, когда каждый претендует на место, ему не принадлежащее; от этих салонов, где боксеры и актеры смеют говорить с аристократами, где ученые снисходят до бесед с торговцами.
А еще — от смешения полов: именно в обществе мужчин женщины охотнее всего появляются в неглиже, так что в первые дни Жали даже думал, что по вечерам они надевают на себя очень облегающие платья из кожи, не беря в толк, что это их собственная кожа и что они ходят полунагими. Как и женщины Карастры, эти дочери миллиардеров каждый день меняют платье, но там, на экваторе, его можно просто нарвать себе каждое утро на лужайке. Когда они появляются на публике, они надевают свои самые красивые драгоценности, причем все сразу: они не умеют носить их соответственно положению приглашенных гостей или в зависимости от фазы Луны.
Ошеломили его также театры и фокстроты: то, что люди ни с того ни с сего начинают танцевать или, того хуже, доверяют своих женщин другим мужчинам, что они несколько раз прерывают ужин, возвращаясь потом за столик разгоряченными и потными, тогда как для танцев существуют профессиональные актеры, кажется принцу уму непостижимым. Должностные лица, которые днем зачитывали смертные приговоры, члены парламента, которые сегодня вечером утвердили важные законы, начинают скакать с трещотками в руках, нацепив на голову колпаки из золоченой бумаги, путаясь ногами в серпантинных лентах. Жали вспомнил о светопреставлении, об этом танце Шивы, которым бог в конце концов задаст Земле ритм, противный ритму созидания (словно охваченный безумием горшечник вдруг опрокинет гончарный круг и разобьет свое творение на куски).
