Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь - [45]

Тем не менее он попросил отложить срок окончательного решения в надежде изучить все конкретно, и в частности обсудить, можно ли подключить муниципалитет к строительству общей — для всех путешественников — дороги к морю, что значительно снизило бы расходы на строительство.

Братья Пастафина, даже не взглянув друг на друга, немного помолчав, дружно ответили, что они не уполномочены предоставлять дополнительное время. Они поклялись в этом, обратив свои взоры к портрету короля Италии Гумберта, укрепленному на стене с помощью кнопок и сургуча. Отложить решение невозможно. Подписать контракт надо сегодня же в пять часов, после сиесты.

Левис купался уже два раза. Соль пощипывала плечи, кожа стала блестящей. Он закрыл глаза. В ушах у него гудело, что обычно бывает, когда долго загораешь. Смежив веки, под которыми черные точки чередовались с яркими вспышками, Левис вспомнил выражение слепца: «Я слушаю солнце». Он открыл глаза: свет падал вертикально, словно сквозь стеклянный потолок мастерской художника. Еще более бледное, чем луна, и такое же печальное солнце цвета хлорной извести, лишенное ореола, не отбрасывало лучей. Море, отчужденное, спокойное, словно какая-то маслянистая масса, похоже было на зеленоватое северное море близ Остенде; это удивило Левиса, потом он вспомнил, что стекла его очков зеленого цвета. Газета «Маттино» на голове начала попахивать паленым. Он вошел в воду.

Отплыв от берега примерно на пятьдесят саженей, Левис увидел впереди на таком же приблизительно расстоянии лодку, которую направлял моряк кормовым веслом. С носа лодки, лежа на животе, женщина удила рыбу; потом, склонив голову так, что на грудь упала тень, отпустила удочку. Она была в черном купальнике; на ее загорелых руках и ногах почти не было мускулов. На голове красная резиновая шапочка. Левис смотрел на нее с восхищением. Ее кожа имела красивый цвет обожженной глины, цвет всего Средиземноморья; а он все еще был бледнотелым чужеземцем. Левис поплыл к лодке. Наверняка это была иностранка, раз она купалась поздней осенью (итальянцы с начала августа в воду не входят). Он разглядел, что женщина вовсе не ловит рыбу, а просто опускает зонд, словно измеряя глубину, и делает записи.

«Что она, составляет карту морского дна?» — подумал Левис, переворачиваясь на спину и игриво пуская сквозь зубы струю воды в воздух, будто подражая киту. Он подплыл поближе. Женщина заправила пряди волос под шапочку, но не посмотрела в его сторону. Левис сделал еще несколько взмахов и коснулся края лодки.

— Вы позволите, мадам? — спросил он.

В лазоревом небе солнце стояло в зените. По борту лодки сбегали сеткой лучистые струи. Он слышал позвякивание колокольчиков мулов на самых верхних тропинках. На каждой волне покачивались звезды, более яркие, чем ночью. Вдалеке дельфины продолжали свои морские игры. По поверхности плавали медузы, похожие на только что разбитые кем-то и вылитые на сковородку яйца. Небольшое облако нависло над горой, словно балдахин над митрополитом. Продолжая вытягивать зонд, женщина перевесилась за борт и взглянула на Левиса: на бронзовом лице — бледно-серые, обесцвеченные ярким светом глаза, взгляд прямой и ласковый, но так демонстративно выражающий неуступчивость, что вода показалась Левису холоднее. Он почувствовал, что устал, и шумно перевел дыхание.

— Утомились? — спросила она по-итальянски, и красота ее голоса словно ударила его.

— Нет, мадам. Но мне надо перевести дыхание. Я не натренирован. К тому же много курю.

Поднял глаза — ее уже не было. Он услышал, как с противоположной стороны лодки раздался всплеск, на него обрушились брызги. Повернув голову, он увидел, что она плывет к берегу, и тоже поплыл. Приближаясь, он смотрел, как уходили в глубину их преломленные водой тени. Она плыла быстрее — передвигалась короткими саженками, опустив лицо в воду (над водой появлялась то левая, то правая щека). Ноги били по поверхности.

Она коснулась берега, обогнав Левиса минимум на двадцать взмахов руки. Левис увидел, как она запахнула желтый халат, который протянул ей мальчик. Она улыбнулась. У ее ног стояла корзинка с инжиром, покрытая мокрым полотенцем, и жестяная коробка для бутербродов.

Левис покатался по песку, как бы завернувшись в него вместо полотенца, потом прикурил сигарету и лег: на пляже, казалось, стало темнее после того, как рыбаки развесили сушить сети.

Она легла на живот совсем близко, вся ее тень спряталась под нее на полотенце, ноги плотно сдвинуты, руки выброшены вперед, словно она все еще плывет. По бедрам — сетка голубоватых прожилок, словно татуировка змейками. Затылок открыт, черные волосы рассыпались по песку.

Основательно пожарившись, она, перевернулась, подставив солнцу грудь и была похожа на утонувшего поэта-романтика, чье тело выброшено на берег штормом.

Она протерла глаза, очищая их от соли. Низко над землей летали шершни. Левис кивнул в сторону моря, туда, где под воду уходили фиолетовыми пятнами прибрежные скалы:

— Раз вы меня обогнали, я должен взять реванш.

— Вы возьмете его сегодня вечером, мосье, — ответила она по-французски.

IX

Сев за черный столик (который оказался беломраморным, когда с него согнали мух), при спущенных жалюзи, под стрекот цикад нотариус зачитал контракт о продаже земель: братья Пастафина, представитель профсоюза и Левис выслушали его, потом Левис подписал контракт. Итак, шесть миллионов лир плюс оформление контракта, плюс комиссионные, плюс налог, выплачиваемый государству, плюс такса за регистрацию контракта, отчисления на поддержание туризма, муниципальные налоги, субсидии для бедных, определенный процент на выплаты инвалидам и т. д. Свидетельствуя о близком начале работ, на полу лежали копии планов и схем с указанием уровня местности. На камине — коробка с инструментами, образцы породы, бутылка мараскини.