Пареньки села Замшелого - [4]

Покуривая добрый табачок да попивая крепкое пиво, замшельцы заводили длинные беседы о том, куда они в этот год пойдут на заработки. Это был вопрос первостатейной важности, и посему обсуждение его обычно заканчивалось чуть ли не к масленице: как раз к тому времени, когда были на исходе и крепкий табак и доброе пиво, что, конечно, оказывалось лишь случайным совпадением, хотя в случайность его почему-то не верили даже их собственные жены. По мнению супруг, все эти долгие пересуды вовсе ни к чему, коли решение заранее известно. Признаться, доля правды в том была: ведь вот уже двадцать три года ни в какое иное место не ходят замшельцы на заработки, как только в Черный лес, что в пятнадцати милях за Большим лесом. В тех краях какой-то сумасброд барин каждую зиму приказывал вырубать сотню десятин леса. Вот уже двадцать три зимы замшелки пытались отговорить мужей от «больших заработков», ибо весной заработки эти оказывались до того малыми, что вовсе не окупали ни съеденных окороков, ни изодранных рукавиц. Однако доводы жен успеха не имели: да разве ж зимой можно знать, как оно обернется весной? Языки у замшельских мужиков были без костей, и они пускали их в ход не жалеючи, ну, а у жен, как водится, сердца мягкие и к тому же исполненные надежд на лучшие времена. И вот мужья отправлялись на заработки, а жены с детьми оставались дома ждать, когда придет весна и привалит счастье.

Но счастье в Замшелом пока что было все то же: по-прежнему сохи валялись с обломанными сошниками, бороны нечиненые, грабли — с выломанными зубьями, хомуты без соломенных подхомутников и пеньковых постромок, иные хозяева не только вожжей, но и кнута не удосуживались свить. Да как же совьешь, коли лен по сей день на подловке невытрепанный лежит? Из-за тех же «больших заработков» зимние работы откладывались на весну, а там, глядишь, и сеять опоздали. Только ячмень мужская половина Замшелого всегда успевала сеять вовремя — на Юрья, ну, а все остальное делалось наспех, спустя рукава, кое-как. Поздно посеянный овес обычно губили заморозки. Покуда насадят косы да скосят сено, лен перезреет, головки полопаются, и ветер обмолотит их так, что потом и мякины не останется — свиньям нечего запарить на корм; боровы слонялись по закуту отощавшие, хребты — острием, сала нагуливали ладно если в полтора пальца толщиной. Рожь замшельцы успевали посеять под мартынов день, когда уже иной раз выпадал снег. Густой высокой озими в Замшелом и не видывали. Овце и то бывало нечего ущипнуть. Если зимой случалось заскочить в Замшелое какому-нибудь заблудившемуся зайчишке, то поживиться косому было нечем, разве что подгнившими капустными кочерыжками.

Вот как вела хозяйство мужская половина Замшелого.

Однако и женщины хозяйничали немногим лучше. Ведь исстари известно, что мужская работа в деревенской жизни всему основа, без нее и женская работа не ладится. И в самом-то деле, как же было замшельским хозяйкам надоить больше трех штофов молока, коли солома вперемешку с чертополохом? Покуда наберешь в сараюшке охапку, все ладони занозишь. А сено из перестоявших на лугу трав? Стеблей таволги в нем бывало больше, чем кормовой травы. А как, к примеру, испечешь вкусный хлеб, коли рожь пополам с мятлицей да к тому же печь приходится топить сырыми ольховыми дровами и еловыми ветками?

Летом бабы как угорелые метались на поле вместе с мужиками. Ведь все делалось наспех, когда приспеет последний срок. Зимой же, когда мужья уходили на большие заработки, жены оставались почти без дела, а иные и без припасов. Глядишь, к концу ноября, перед постом, они спряли всю шерсть, соткали сукно. Только у одной старостихи хватало пряжи еще на тридцать локтей. В каждом доме было по прялке — то ли у хозяйки, то ли у бабки, а в ином и по две. Ткацких станков в Замшелом имелся десяток, но из них только два пригодных. Паклю там трясли и пряли только поздней весной, после того как мужья воротятся из лесу домой и вытреплют лен. А тут самая пора собирать у лесной речки калужницу — надо же, чтобы у коров хоть капля молока оставалась и для теленка. К этому времени у ребятишек появлялась уйма дел на воле: то поиграть за домом у нагретой солнышком стены, то побегать в лесу, где луж стало видимо-невидимо, так что детей чуть ли не на веревке приходилось тащить в дом и заставлять наматывать пряжу на шпульки. Что ж тут дивного, если замшельские мужики ходили в таких залатанных портах, что при виде их потешались не только случайно завернувшие в село соседи, но даже отдыхавшая на вершине березы кукушка.

В отсутствие мужей хозяюшки завели свои обычаи и привычки. Покормят поутру скотину, подметут пол, поучат уму-разуму ребят, схватят вязанье или какое-нибудь шитье и убегут к соседке — «на минутку», как они сами заверяли. Но минутка порою так затягивалась, что кумушки спохватывались, лишь когда коровы начинали требовать корма. Тем временем дети дома тоже не сидели сложа руки. Самые прожорливые подбирались к ковриге хлеба, норовя отломить горбушку в том месте, где трещина и такая хрусткая вкусная корка; в кадушке с творогом, который там копили с лета, появлялась подозрительная вмятина, и в происхождении ее явно не приходилось обвинять мышей. А то, глядишь, золу повыгребут из печи да рассыплют по всему полу, или скамейку опрокинут, или пряжу с начатой шпульки спутают и обовьют вокруг зубьев. А в одной избушке баловники как-то учинили и вовсе неслыханное озорство: прицепили кошке к хвосту свиной пузырь. Со страху бедняга выпрыгнула в окно и стекло вышибла. Суд над баловниками последовал скорый и беспощадный. Вообще-то говоря, пучку розог не менее трех раз в день приходилось покидать свое теплое местечко в уголке за потолочной балкой. В Замшелом детей особенно не жаловали. Мамаши считали их дармоедами и шкодниками. Усади, к примеру, девчонку рядышком с собой, подле прялки, так она, негодница, в одной руке будет держать указку, а другой, смотришь, в носу ковыряет или всей пятерней бес ее знает что в волосах ищет. А мальчишка одним глазом смотрит в букварь, другой же так и пялит в окно, туда, где в мусорной куче копошатся вороны и затевают драку из-за найденной кости.