Парень и его премии - [116]

— Несколько дней назад.

— А что, если бы я продолжил отказываться?

Она не ответила. Просто снова приняла тот самый вид.

— Напоследок, — сказал я и наклонился очень близко, так, чтобы у нее не возникло и тени сомнения, что я был убийственно серьезен. — Времени остается мало. Сегодня среда. Завтра четверг. Они щелкнут двойными управляемыми компьютером переключателями в полночь субботы. Что, если я прогуляюсь в нем и выясню, что ты права, что он абсолютно чист? Тогда что? Они меня послушают? Такого сильно болтливого черного парня, который обладает магической способностью читать мысли? Не думаю. И что тогда, Элли?

— Предоставь это мне, — ее лицо затвердело. — Как ты говоришь, есть способы. Есть дороги и тропы и даже молнии, если ты знаешь, куда ходить за покупками. Сила судебной власти. Подходит год выборов. Время сбора услуг.

— И время подкинуть секретов под чувствительные носы?

— Ты просто вернись и скажи мне, что Спанки говорит правду.

Я засмеялся, и она улыбнулась.

— А проблемами мира я займусь после полуночи в воскресенье.

Я встал, затолкал бумаги обратно в папку, а папку накрыл рукой. Посмотрел на Элли и улыбнулся так ласково, как только смог.

— Скажи мне, что ты не подтасовала колоду и не сказала Спаннингу, что я могу читать мысли.

— Я бы так не поступила.

— Скажи.

— Я не рассказала ему, что ты можешь читать мысли.

— Врешь.

— Ты?..

— Не было нужды. По твоему лицу все вижу, Элли.

— Это знание играло бы роль?

— Ни капельки. Я могу считать сукина сына хоть горячим, хоть холодным, так или эдак. Три секунды — и я узнаю, совершил ли он что-то вообще, или только часть, или ничего не делал вовсе.

— Думаю, я его люблю, Руди.

— Ты уже говорила.

— Но я бы тебя не подставила. Мне нужно знать… вот почему я прошу тебя это сделать.

Я не ответил, просто улыбнулся ей. Она ему рассказала. Он будет знать, что я иду. Но это было просто отлично. Если бы она его не предупредила, я бы сам попросил Элли позвонить ему и все рассказать.

Чем больше он настороже, тем легче гнать по его пейзажу.

Я быстро учусь, я король всех скоростных студентов. Общепринятая латынь за неделю. Стандартная фармакопея аптекаря — за три дня. Бас-гитара «Фендер» за выходные. Инструкции «Атланта Фэлконс»[43] за час. И информация о том, каково это, когда у тебя очень тяжелая, болезненная обильная менструация — в момент человеческой слабости — две минуты максимум.

На деле, скорость такова, что чем больше кто-то пытается скрыть кипящий котелок вины и распятый на крестах стыд, тем быстрее я приспосабливаюсь к пейзажу. Подобно тому как человек, подвергнутый тесту на полиграфе, начиная нервничать и потеть, улучшает этим электрические отклики кожи. Пытается уклониться и нырнуть, ведет себя подозрительно и еще подозрительнее, и еще подозрительнее, и вот уже с его верхней губы можно поливать раскидистый сад. Чем больше человек пытается от меня скрыть, тем больше от открывает. Тем глубже я могу пройти.

Есть африканская поговорка: смерть не приходит под бой барабанов.

Не имею ни малейшего представления, почему я ее сейчас вспомнил.

Последнее, чего ожидаешь от тюремной администрации, — это хорошее чувство юмора. Но в тюрьме Холмана оно было.

У них этот чертов монстр был наряжен как невинный ангел.

Белые парусиновые штаны, белая рубашка с коротким рукавом, застегнутая под подбородок, белые носки. Пара грубых коричневых башмаков с матерчатыми подошвами — вероятно, неопрен, — но они не вносили никаких противоречий в облик белого непорочного явления, вошедшего через дверь вместе с большим черным братом, одетым в форму тюремной службы штата Алабама. Охранник придерживал видение за правый локоть.

Не шли вразрез с его обликом эти рабочие башмаки, и к тому же не стучали по полу. Было похоже, что он парит.

«О, да, — сказал я мысленно. — О, да, именно так».

Я понял, что эта мессианская фигура могла расколоть даже такой крепкий орешек, каким была Элли.

«О, да».

К счастью, снаружи шел дождь.

Иначе у него наверняка был бы нимб от струящегося сквозь окна солнечного света. И я бы не сдержался. Смеху не было бы конца. К счастью, лило как из чертова ведра.

Это, кстати, не способствовало занесению поездки из Клантона в список «Самых Потрясающих Моментов моей Жизни, Которые Хочется Вспомнить на Смертном Ложе». Потоки тускло-металлической воды были густыми, как нищета, как бесконечная завеса из дождя, сквозь которую можно было ехать целую вечность — и так и не пробить. Я полдюжины раз съезжал на откосы И-65. Никогда мне не понять, как я ухитрился так и не пропахать землю, зарывшись по самые оси в вязкую жижу, переполнявшую канавы.

Но каждый раз, соскальзывая с шоссе, даже дважды прокрутившись на триста шестьдесят градусов и едва не перевернув старый «Форд Фэарлейн», который я позаимствовал у Джона Си Хепуорта, даже тогда я просто жал на газ, и машина дергалась, как эпилептик, и карабкалась вверх, по скользкой траве и вездесущей вязкой красной алабамский глине, выползала обратно на длинную черную наковальню, избитую дождем так, словно текущей с неба водой вколачивали кровельные гвозди. Тогда — да и сейчас мое мнение не изменилось — я счел это знаком, что судьба решительно намеревалась не позволить каким-то там небу и земле помешать мне. У меня было назначено свидание, и судьба была превыше всего.