Парень - [24]

Позже у этого преподавателя родился-таки ребенок от одной его ученицы, потому что ученица принадлежала к другой возрастной категории и на этот вопрос смотрела по-другому. Во всяком случае, что-то в этом роде преподаватель сказал дома жене, когда связь уже невозможно было держать в тайне, животик ученицы был слишком заметен — еще бы, пятый месяц, — словом, он сказал, что у девушки, его ученицы, другое представление о мире, а он не может не разделять ее взгляды, ибо тогда он помешает девушке сделать свободный выбор, и жена должна это понять, она же достаточно знает мир, к тому же она женщина современная, и это все определяет, потому что, например, для нее современный поступок — не брать на себя ответственность за ребенка, а у молодого поколения — наоборот, брать.

Жена устроила ему истерику, обозвала сволочью и бесчувственным болваном, который, хотя и спал с ней, но в широком, общевенгерском контексте, можно сказать, в контексте страны, не могущей похвастаться обилием философов, спал не с ней, а с отпечатком руки гениального философа, — но даже это его не изменило, так и остался он дурно воспитанным говнюком, не способным ассимилироваться в цивилизованном обществе, больше того — и тут жена преподавателя воспользовалась выражением «высшие слои», причем даже не обратила внимания, что выражение это некоторым образом не согласуется с идеей справедливого общества, — в общем, он просто засранец, не способный ассимилироваться в высших слоях, она всегда догадывалась, что этим кончится дело, и зря она не послушала родителей, а ведь говорили они ей, не связывай свою жизнь с неевреем, это просто опасно для жизни, ведь неизвестно, кто были его отец и дед, может, это именно его отец в 44-м загонял прикладом нас, твоих родителей, и твоих бабушку с дедушкой в скотские вагоны, чтобы отправить их в последний роковой путь, роковой, в душевном смысле, для всех, но для дедушки с бабушкой, для материной младшей сестры, для материной тети и всех ее детей — роковой и последний в буквальном смысле… Словом, выбор, это ясно, она сделала неправильный, да и вообще, как это может быть: то, что раньше было несовременным, теперь вдруг стало современным, — ведь тогда нет в мире никакого развития, хотя все, что происходит, происходит благодаря развитию. Чтобы в конце концов всем стало лучше. А если все как ты говоришь, тогда можно ведь представить, что скоро и религия окажется современным делом, а это же невозможно, — со слезами выкрикивала она, не подозревая, сколько правоты таится в ее словах, потому что наш преподаватель, расставшись с ученицей Лукача и женившись на своей ученице, венчался с ней в церкви, а потом и ребенок их был окрещен, получив имя Дюрика[15], потому что даже вера в бога не способна была оторвать нашего преподавателя от мэтра.

Преподаватель наш, конечно, очень убедительно объяснял своей прежней жене, что в принятом девушкой, его ученицей, решении следует видеть манифестацию свободы, выражение свободной воли, и быстренько это доказал, сославшись на исторический процесс; на самом же деле, и он сам прекрасно это знал, причиной было то, что у него просто не оказалось под рукой презерватива, к тому же он был еще и выпивши, ввиду чего осторожность уступила место бездумному легкомыслию — а, мол, где наша не пропадала, — а такое настроение, как известно, чревато тем, что ты на следующий день жестоко сожалеешь о содеянном, но ничего уже поделать нельзя, и приходится всю жизнь жить с последствиями своего легкомыслия.

И вот этот самый преподаватель, член приемной комиссии, в тот момент, когда наш парень начал было отвечать, спросил, каким-то шестым чувством почуяв, видимо, своего и желая уберечь его от окончательного краха, — спросил, чем тот хотел бы заниматься, какая тема его особенно интересует, какая область философии. И тут нашему парнишке пришло в голову то, что он где-то слышал или читал, кажется, в связи с Толстым: венгерский анархизм. Это хорошо, покивал преподаватель с некоторым смущением, не решаясь углубляться в вопрос, так как эта область истории венгерской философии, мягко говоря, в то время не относилась к самым востребованным. И слава богу, что он не стал углубляться, потому что наш парень тут мог назвать одно-единственное имя — Енё Хенрик Шмитт[16], но в чем конкретно заключались взгляды этого мыслителя, об этом он высокочтимой приемной комиссии наверняка бы не смог рассказать.

Позже это имя еще не раз выручало нашего парня. Получив, еще летом, отказ в приеме на факультет, он всем, кто интересовался причиной, отвечал: да потому, что он занимается такой темой, которую в этом университете, и вообще в этой стране, при существующей диктатуре, все боятся и ненавидят. А что за тема? — спросил один его бывший одноклассник; они как раз пили пиво в пивной «Пильзенская», одноклассник все лето праздновал свое удачное поступление в университет, праздновал и в этот раз, больше того, в этот раз праздник для него был еще более праздничным, ведь сейчас, стоя рядом с неудачником, он еще интенсивнее мог переживать великолепие своего удачного поступления и ту перспективу, которую открывал для него этот простой факт, — а тут этот парень с венгерским анархизмом. Ага, — сказал бывший одноклассник, и добавил: он и не думал, что в Венгрии были анархисты. Тогда наш парень, решив, что человек, потерпевший поражение — а таким человеком и был в данном случае он — имеет моральное право говорить убежденно, весомо, сообщая своим словам особую значительность, стал рассказывать, какими анархисты были замечательными людьми, как они искренне хотели, чтобы всем людям в мире было хорошо, чтобы у всех был достаток и свобода; бывший одноклассник, слушая его, очень удивлялся: он-то думал, анархисты только тем и занимаются, что подкладывают во всякие важные учреждения бомбы замедленного действия, похищают и убивают всяких важных людей, фабрикантов, королей, чтобы внести разлад в функционирование государственной машины, чтобы, так сказать, подорвать ту систему, которая для большинства людей все-таки означает какую-никакую, но надежность и безопасность. Наш парень засмеялся: ну да, многие анархисты пользуются методами террора, но есть другой вид анархизма, сюда как раз и относятся венгерские анархисты, этот анархизм пытается изменить мир, который строится на принципе «человек человеку волк», изменить его в сторону человечности, и цель такого анархизма — с помощью самопожертвования и любви вести людей туда, где нет власти и где каждый наконец станет свободным. Когда бывший одноклассник стал над этим смеяться, наш парень рассказал ему про Ганди, который совершил революцию без насилия и прогнал англичан из Индии, то есть без оружия победил вооруженных колонизаторов. Правда, бывший одноклассник все равно не поверил нашему парню, сказал, что такого не может быть: он просто еще не слышал об этих событиях, хотя они уже пятьдесят лет как случились. Не в таком мире мы живем, смеялся он в глаза нашему парню; он поступил на экономический факультет, позже наш парень узнал, что он стал специалистом по экономическим реформам, и однажды увидел его по телевизору: в одной ночной передаче бывший одноклассник доказывал преимущества частного капитала, объясняя, насколько беспечным хозяином является государство, другое дело — частный собственник, которым он вскоре и сам стал, благодаря какой-то приватизационной акции. Не в таком мире мы живем, сказал он, чтобы в тебя — камнем, а ты — хлебом. Разве что твердым, как камень, сухарем, да не тяни с этим, пока тот не сообразил, что к чему, и не оглушил тебя дубиной. Джунгли это, пойми, волчьи законы, сказал он, беря со стойки кружку.