«Паралитики власти» и «эпилептики революции» - [60]

В январе 1879 года под председательством Кони в Санкт-Петербургском окружном суде слушалось дело Юханцева о растрате двух с половиной миллионов рублей Общества взаимного кредита. Процесс был трудный и шел уже несколько дней. Набоков лично пришел в суд, чтобы послушать резюме председателя. 25 января, когда перед самым своим выступлением Кони шел в зал, судебный пристав подал ему записку, в которой сообщалось, что умирает его отец, долго и тяжело болевший. Отложить заседание Кони не мог. От волнения он даже изменился в лице. Это заметил Набоков, который спросил, что случилось. В ответ Анатолий Фёдорович молча подал ему записку и открыл заседание. Когда он закончил свое двухчасовое резюме и отпустил присяжных совещаться, Набоков был неузнаваем. Вот как описывает это событие сам Кони: «Он крепко сжал мою руку и сказал мне, что, слышав в свое время резюме лучших председателей за границей, он не предполагал, что можно дойти до такого совершенства, которое я проявил, несмотря на тяжкие мысли, которые должны были меня осаждать, и что он считает своим долгом высказать мне свою радость, что имел случай лично меня узнать. И действительно, с этих пор понемногу лед между нами растаял, хотя и были случаи довольно неприятных разговоров».

В октябре 1881 года, когда Кони находился за границей на лечении, он неожиданно получил телеграмму от министра юстиции Д. Н. Набокова с предложением занять пост председателя департамента столичной судебной палаты. Обоснованно полагая, что речь может вестись только об уголовном департаменте, и не чувствуя никакого подвоха, он согласился. Однако когда он прибыл в Санкт-Петербург, то с удивлением узнал, что 21 октября состоялось его назначение в гражданский департамент. Кони был настолько обескуражен этим, что даже подумывал об отставке. Министру юстиции стоило больших трудов отговорить его от такого шага. Гражданскими делами Кони никогда раньше не занимался, поэтому, будучи исключительно добросовестным юристом, он почти сутками находился на работе, вникая во все тонкости договоров, обязательств, права наследования и собственности и т. п., и вскоре почувствовал себя вполне теоретически подготовленным к гражданскому судопроизводству.

И все же гражданские дела – это не уголовные. Однообразие практики стало его утомлять, а «старики», сидевшие в департаменте, «застывшие в рутине и болезненно самолюбивые», действовали на него удручающим образом. В 1883 году за отличие по службе он был произведен в действительные статские советники. Но даже это радовало мало. Деятельной натуре сорокалетнего юриста нужен был простор. Масло в огонь подливали друзья, которые уговаривали Кони оставить службу и уйти в адвокатуру, намекая, что министерство, отняв у него «живое слово», обрекло его способности на «преждевременное увядание».

Министр юстиции Д. Н. Набоков не забыл своего обещания при случае перевести Кони вновь на уголовные дела. В конце 1884 года он внес императору предложение о назначении Кони обер-прокурором Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. Когда об этом стало известно обер-прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву, он немедленно обратился с письмом к Александру III. «Я протестовал против этого назначения, – говорилось в нем, – но Набоков уверяет, что Кони на теперешнем месте несменяем, тогда как обер-прокурором при первой же неловкости или недобросовестности может быть удален со своего места… Назначение это произвело бы неприятное впечатление, ибо Вам памятно дело Веры Засулич, а в этом деле Кони был председателем и выказал крайнее бессилие. А на должности обер-прокурора кассационного департамента у него в руках будут главные пружины уголовного суда России».

Тридцатого января 1885 года Анатолий Фёдорович все же назначается обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. Он пробыл в этой должности до 1897 года (в 1891–1892 годах временно был сенатором). За это время Кони дано почти 700 заключений по различным делам, а в качестве прокурора он выступил во многих процессах (по делам князей Щербатова и Мещерского, земского начальника Протопопова и др.).

По словам Кони, он стремился придать обер-прокурорской деятельности «влиятельный и благотворный характер». И ему это в полной мере удалось. Его заключения стали появляться в печати, на заседания кассационного департамента «повалила» публика. Да и сами сенаторы, сначала встретившие Кони чуть ли не враждебно, стали все чаще и чаще прислушиваться к его мнению. Кони писал, что в последние пять лет его обер-прокурорства не было случая, когда сенат с ним бы не согласился, несмотря на то что он давал заключения каждый вторник по всем делам, вносимым в департамент, исключая питейных, лесных и строительных. Кони частенько приходилось «воевать» с сенаторами, ломая застарелую практику, особенно по делам о клевете в печати и о преступлениях против веры.

В 1888 году по высочайшему повелению Кони был командирован в Харьков для расследования причин крушения царского поезда, произошедшего 17 октября недалеко от станции Борки. В результате катастрофы погибли 19 человек, ранены 14. Члены царской семьи по счастливой случайности не пострадали. В изорванной одежде, перепачканные, они благополучно выбрались из искореженных вагонов. Александр III, проявляя самообладание и выдержку, сразу же отдал необходимые распоряжения об оказании помощи пострадавшим.