Паралипоменон - [47]

- Ваша рогожка?

Дед выдернул из-под себя рубашку Вениамина и бросил в нас.

- А лапти тоже потеряли? Мы не видали, нет.

И мальчишка бросил в нашу сторону точеный огрызок.

Я не прокралась на незапертую террасу с ненужным ключом. Я вошла в калитку и мыла ноги под окном кухни, где за завтраком сидели они: бабушка кричала мне не слышно что, смеялась и замахивалась на окно половником, сверкая глазами и сережками что-то с лукавой улыбкой говорила сестра, и молча глядела мама. У нее были синяки под глазами. Я знала, что она никогда не простит мне, что я была там без нее.

ПАЛЬМОВЫЕ ВОЛОКНА

В коридоре было темно, и только бельевые веревки как пепельные витые жилы слабо светились надо мной. Меня встретил Вениамин. Он сказал:

- К нам Фатьма приехала. Злая такая, скорей бы ее бабушка забрала.

В спальне за столом сидела черная круглолицая девчонка, белую рыхлую руку она положила на стол и читала. Когда мы вошли, она взглянула на меня из-под шерстяных бровей и промолчала. Свет лампы делал страницы книги желтыми, как песок, и тени лежали на них волнами барханов.

- Садись, Надь, - сказала Зухра, - я сейчас чай приготовлю. Фатьма, будешь чай?

- Нет.

- Я буду! - сказал Вениамин.

- Ты иди отсюда. Не видишь - здесь взрослые. А ты будешь?

- Давай, - сказал Юсуф.

Он упал на кровать, выщипнул из подушки перышко и, протянув руку, стал щекотать Фатьме шею.

На улице темнело. Черные деревья были нарисованы на густо-синем окне, а за ним - ничего. Ночная бабочка с пылью на крыльях вскарабкалась в приоткрытую форточку и заскользила вниз по стеклу, то ли сбегая, то ли падая. Я села возле колен Юсуфа. Теперь я видела Фатьму в профиль и рыжее как огненный язычок перо у ее шеи.

- Пожалуйста, прекрати! - сказала Фатьма.

Юсуф спустил ноги с кровати.

Вениамин залез в мое кресло и грыз ногти.

- Ты уйдешь отсюда или нет?

Юсуф схватил брата и унес его, утонув вместе с ним в складках дверной занавеси. Вениамин рычал как львенок, братья возились в зале, и я впервые услышала, что они говорят по-таджикски. Складки занавеси уже не качались. Они стали неподвижными, как колонны. Я спросила Фатьму:

- Что ты читаешь?

- Коран.

Я подумала: "Не одинока ли я?". Бабочек в спальне стало больше. Две прилепились на стену, под потолком, а одна с легким однообразным шумом кружила возле лампы, иногда ударяясь об нее маленьким тельцем и отлетая к потемневшему окну, вдруг отражаясь в нем.

Вошла Зухра, она принесла зеленые пиалушки и заварной чайник на подносе; а за ней - Юсуф с большим жестяным чайником. Мы пили красный как дерево чай. Юсуф хлюпал, держа пиалу на растопыренных стройных пальцах. Фатьма взглядывала на него, вскидывая стальные белки, и морщилась. На ее руке лежала серая тень, как крыло огромной бабочки. Кожа у Юсуфа была оранжевая или розовая - поздний вечер не давал мне понять.

- Что делает Марина? - спросил Юсуф.

- Опять Марина! Меня замучил и Надю хочешь замучить?

Я испугалась, не догадывается ли Зухра.

- Мы стирали сегодня, потом спали...

...Вот она лежит на высокой кровати, не разделась, не накрылась, белые носки уже не очень чистые. На лице у нее - тюлевая накидка с толстых бабушкиных подушек. Это правда, и я знаю, что и Юсуф не может увидеть ее спящего лица, приоткрытых губ, маленьких и тугих.

- Потом Марина пошла к Ленке, а я к вам.

- Интересно, что она делает у Ленки. Фатьма, прочитай вслух, где ты читаешь?

Фатьма помедлила и произнесла торжественным глухим голосом:

- "Клянусь утром и ночью, когда она густеет..."

Колонны плотных складок в дверях раздались, и в спальню вбежал Вениамин. Он бросил в Зухру верблюжьим одеялом и крикнул:

- Мамка велела тебе...

- Знаю! Пошел отсюда!

- Сейчас он получит...

Юсуф сделал вид, что встает, его локти сверкнули как медные мечи, а Вениамин уже смеялся на кухне.

- Вон отсюда, быстро, я сказала! - кричит Шуре Марина, не поднимаясь из-за письменного стола и не отрывая от подбородка руки, которой она подпирает голову.

Когда я захочу, тогда и уйду.

Шура стоит на кровати и перебирает что-то на полке. У нее цыпки на коленках.

Куда с ногами на кровать!

Марина хочет схватить сестру за ногу, но Шура перепрыгивает через спинку кровати, бросает Марине какую-то книжку в лицо и убегает. Марина гонится, Шура кричит в коридоре, я вижу тени сестер на пороге.

Фатьма еще ниже склонилась над книгой. Ее пробор похож на серебряную нитку.

- Слышал, Юсуф, - сказала Зухра, - Антон Ковырялов поехал бычка сдавать и пропил. Танька сказала: "Вернется - зарублю. Не посмотрю, что дети, пусть меня сажают".

- Она болтает, - ответил Юсуф, - разве баба может убить?

Я сказала: - Может. Отравить может запросто.

- Да, - сказала Фатьма. - Я могу, Юсуф.

- Где читаешь?

- "В тот день люди будут как разогнанные мотыльки, и будут горы, как расщипанная шерсть".

- Бабочки куда-то исчезли, - сказала Зухра.

- Они на ночь спрятались, - ответил Юсуф.

- Ночные бабочки живут только один день. Наверное, они спрятались куда-нибудь, чтобы умереть.

Сегодня, когда мы стирали, и мокрые рубашки пузырились в корыте, Марина спросила:

- Если бы тебе надо было выбрать из родни, чтобы он умер, а иначе все умрут, кого бы ты выбрала? Себя нельзя.