Парацельс - [44]

Истинного величия Парацельс достигает только тогда, когда его опыты, его методы лечения, его высказывания по поводу алхимии и астрологии вступают в непримиримые противоречия с мистическими основами его философии, когда он таким образом сам разрушает воздвигнутое им философское здание.

Парацельс был прежде всего выдающимся врачом своего времени. К философии он пришел через медицину. Но философские его заблуждения не могли не оказывать отрицательного влияния на его медицинское учение.

Спустя двести лет француз Ламметри, также начав с врачебной науки, обратился к занятиям философией. Но экономическое развитие к тому времени шагнуло далеко вперед, неизмеримо далеко вперед ушло развитие естественных наук. Поэтому Ламмерти выпала честь стать воинствующим материалистом, одним из предтечей Французской революции. Не вина Парацельса, а его несчастье в том, что он родился слишком рано.

Доктор Фауст

В начале 1541 года Гогенгейм предпринял свое последнее путешествие — из Вепы в Зальцбург. Говорили, что в Зальцбург призвал прославленного врача архиепископ Эрнст — пфальцграф рейнский и герцог Баварии.

Была весна — последняя весна в жизни Парацельса. Зеленели луга и деревья, реки катили полые воды. Он ехал знакомой дорогой — не раз уже ему приходилось пересекать австрийские владения. На юге за Альпами лежала Италия, где он провел свою юность, правее за горизонтом — Аппенцель, где он проповедывал новую веру швейцарским крестьянам; дальше Базель — любимый город, который так обманул его большие ожидания, а тут вот, совсем недалеко, в нескольких днях пути, его вторая родина — Виллах, где покоится прах его отца Вильгельма.

На полпути между Шилем и Зальцбургом Гогенгейм сделал длительную остановку в местечке Шабер. Отсюда 15 апреля им было послано врачебное заключение его другу Якову Толмингеру.

В Зальцбурге Парацельс поселился в скромном домике, расположенном в Платцле — заречной части города; мост через Зальцах вел прямо к его жилищу.

Трудовая жизнь ученого шла своим чередом: врачебная практика, занятия в лаборатории, писание ученых трудов.

В начале августа прибыли к Парацельсу посланцы благородного Франца Бонера из Кракова с богатыми подарками, чтобы получить врачебный совет и лекарства для больного. Это последнее писание Теофраста датировано 5 августа 1541 года.

А уже 21 сентября застало Парацельса на одре смертельной болезни. Он лежал не в своем жилище, а в маленькой комнате гостиницы «У белого коня» на Кайгассе.

В полдень сюда прибыл королевский нотариус Ганс Кальбсор и собрались семь свидетелей, в присутствии которых Теофраст пожелал составить завещание.

Больной полулежал на постели, силы оставляли его и он не был в состоянии поставить свою подпись на документе, но «разум, чувства и душа его были совершенно бодры».

Надо полагать, что смертельный недуг настиг Теофраста неожиданно, иначе зачем бы собрались эти люди вокруг его постели в день св. Матвея в гостинице — случайном месте нежданного умирания.

Завещание Парацельса начинается обычным поручением жизни, смерти и души господу. Дальше следуют распоряжения о погребении и указание, что похоронить его должны в церкви св. Себастьяна в Зальцбурге.

Любимое искусство не создало Теофрасту прочного благосостояния. Перечень имущества врача невелик, основную часть его завещал он раздать беднякам. Ученые труды свои и имущество, относящееся к медицине, оставил он в наследство мейстеру Андрею Вендлю, зальцбургскому бюргеру и цирюльнику.

Парацельс не готовился к смерти, ибо иначе он попытался бы собрать рассеянные по многим городам рукописи, подвести какой-то итог своей научной работе. Невольно чувство протеста против бессмысленности этого pamiero ухода из жизни должно было возникнуть у Парацельса. Протеста, но не страха.

Религиозная идеология средневековья, несмотря на все свои попытки внушить людям безграничную веру в загробную лучшую жизнь и поселить в их уме презрение к миру и его радостям, все же не могла победить этого исконного страха перед смертью.

Даже Петрарка — поэт и философ, передовой ум своего времени — не в силах скрыть ужаса перед этой страшной гостьей.

В книге «О презрении к миру» им написано:

«Общеизвестно и даже славнейшими из сонма философов засвидетельствовано, что среди вещей, наводящих страх, первенство принадлежит смерти до такой степени, что самый звук слова «смерть» искони кажется человеку жестоким и отталкивающим; однако недостаточно воспринимать этот звук внешним слухом или мимолетно вспомнить о самой вещи: лучше изредка, но дольше вспоминать о ней и пристальным размышлением представлять себе отдельные члены умирающего, — как уже холодеют конечности, а середина тела еще страдает и обливается предсмертным потом, как судорожно поднимается и опускается живот, как жизненная сила слабеет от близости смерти, и эти глубоко запавшие гаснущие глаза, взор, полный слез, наморщенный, свинцово-серый лоб, впалые щеки, бледные зубы, твердый заостренный нос, губы, на которых выступает пена, цепенеющий и покрытый коркой язык, сухое небо, усталую голову, задыхающуюся грудь, хриплое бормотанье и тяжкие вздохи, смрадный запах всего тела, и, в особенности, ужасный вид искаженного лица».