Par avion - [20]
«Тогда я останусь мертвая, пока не вырасту», — говорит она.
Игра — самая серьезная вещь на свете. И самая реальная. А серьезнее нашей с тобой игры у меня еще в жизни не было. Для меня она — всерьез! Кому плохо оттого, что я говорю тебе об этом? Неужели я должна молчать о том, как тоскую по тебе? Неужели мне нельзя писать, что я постоянно думаю о тебе, что я грежу о тебе — во сне и наяву?
Мое тело тянется к тебе, раскрывается навстречу тебе. Я более не принадлежу себе, я сама не своя.
Знаешь ли ты такую датскую писательницу, как Карен Бликсен? После нее осталось много bons mots[15] (которые мне всегда казались загадочными). Одно из них гласит: «Je respondrai»[16]. Теперь я его понимаю. Во всяком случае, на собственный лад (но понимание всегда сугубо индивидуально, верно?).
Ответ — это знак любви. Без ответа я не более чем половинка, с ответом я обретаю цельность. Сама по себе я половинка, вместе мы составляем единое целое. Понимаешь, Жан-Люк?
Я перечитываю историю Абеляра и Элоизы[17] (что вполне естественно), и в одном месте она обращается к нему со словами, которые вполне могли бы стать и моим обращением к тебе: «Умоляю тебя, исполни мою просьбу: ты увидишь, что она незначительна и нисколько не затруднит тебя. Если уж я лишена возможности видеть тебя, то подари мне по крайней мере сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие»[18].
Сегодня я видела тебя во сне, Жан-Люк, и это со мной бывает часто. Мне снилось, будто ты приехал в Копенгаген и идешь позади меня. Мы шли по мосту средь бела дня, в окружении множества народу. Тем не менее ты шел настолько впритык ко мне, что я ощущала твой «жезл» между ногами, а ты рукой ласкал меня спереди. Я была в этих тисках все время, пока мы неторопливо двигались по мосту. Как ни странно, подобный способ передвижения никого не удивлял, словно окружающие знали, что мы всегда ходим именно так.
Скажи, Жан-Люк, в какой точке Земного шара мы можем встретиться. Где тот мост, по которому мы можем пройтись? Ни за что не поверю, Жан-Люк, что об этой встрече мечтаю только я. Всего один разок — и никогда более.
С любящим приветом,
Дельфина, которая сама прекрасно знает,
что похожа на капризного ребенка.
Дорогая Дельфина!
Спасибо за потрясающие письма. Сознаю собственную непоследовательность: требуя, чтоб ты не хранила моих писем, сам я берегу твои в укромном месте. Их уже набралось столько, что пришлось завести большую коробку. Но послушай же и меня, глупышка, и заруби себе на носу: не следует всегда ждать моего ответа. Ты вообще не должна ничего ожидать от меня, как не должна считать делом решенным нашу встречу Когда люди твердо на что-то рассчитывают, их жизнь утрачивает красоту.
Меня, скажем, беспокоят твои слова о том, что ты сама не своя, тревожат настойчивость и ожидания, которые я вычитываю в твоих письмах.
Возможно, ты нарисовала себе неверный образ, или, выражаясь точнее: я не тот, за кого ты меня принимаешь. И все же мне досадно, что ты сравниваешь меня с оскопленным Абеляром, который, когда ему отрезали причиндалы, удалился в монастырь и заделался святошей.
Разумеется, красавица, я бы с удовольствием ублажил тебя, заставил бы тебя сиять, твою плоть — ликовать, а твое чрево — исходить влагой…
Можешь не сомневаться, Дельфина, что мое влечение ничуть не меньше твоего и я тоже хотел бы слиться с тобой воедино. И все же боюсь, до этого нам далеко — по причинам, которыми я не стану обременять тебя.
Я, однако же, каждый день вспоминаю о тебе и радуюсь обрушившемуся на меня потоку писем. Ради бога, перестань в этом сомневаться.
Спасибо за все твои слова, красавица, и помни одно: ты такая, какой и должна быть, и сама по себе составляешь цельную натуру.
Твой Жан-Люк.
>19 января.
Жан-Люк!
В только что полученном письме я вижу лишь последнюю строчку. Ты подписался: «Твой Жан-Люк», чего никогда не делал прежде.
Эти два слова переполняют мое существо, вызывая во мне безмерную благодарность. «Твой Жан-Люк»… Мой Жан-Люк… как я — твоя Дельфина…
Теперь я прочту письмо еще раз, с самого начала. (Пауза.) Хорошо, Жан-Люк, я перестану считать что-либо делом решенным, обещаю тебе. Перестану настырничать и торопить события. Но и ты должен обещать мне, что не будешь тревожиться, не будешь бояться моей радости по поводу тебя. Почему бы тебе просто не принять ее? Согласись с тем, что я питаю к тебе некие чувства, прими их. Разве так не будет проще?
Я опять перечитала письмо. Некоторые его места оставляют скверный осадок. Откуда вдруг столько оговорок? И ощущение, будто ты хочешь сказать: пристала как банный лист?..
Только теперь я обратила внимание на фразу: «я не тот, за кого ты меня принимаешь», — и она вызвала острое неприятие. Господи боже мой… я принимаю тебя за того, кто ты есть. Я питаю чувства к тому, кто писал все эти восхитительные письма. Ты — тот, кто когда-то наставлял меня в употреблении местоимения «ты». Ты — тот, кого я вижу в своем воображении, как и я — та, кого воображаешь себе ты. Разумеется, ты видишь меня несколько иначе, чем наша почтальонша или продавец из ближайшего магазина. Тем не менее твой образ Дельфины гораздо многомернее и куда лучше соответствует действительности, чем та Дельфина, какой меня представляет большинство. А много ли людей знает тебя столь же хорошо, как я?
Роман посвящен рискованной игре, которую ведет на любовном поле главный герой. Каковы ее правила и возможен ли выигрыш? Как проявляется в любви «принцип домино»?Иселин Херманн родилась в Копенгагене, закончила Государственное цирковое училище в Париже по классу танцев на канате; работала режиссером и актрисой в различных театрах Дании; закончила Копенгагенский университет по специальности «Скандинавская литература». В течение пятнадцати лет работала литературным редактором одного из лучших датских издательств.На русском языке роман издается впервые.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.