Папины дочки - [14]

Она вошла в гостиную, и отец тут же подошел к ней. Венис сквозь ткань одежды ощутила холод его руки и вздрогнула. Она не любила, когда отец прикасался к ней.

— Ну наконец-то ты все-таки соизволила приехать, — ядовито заметил он.

— Прости, мы задержались, — заправляя волосы за уши, быстро произнесла она. — Джонатан никак не мог закончить работу раньше шести. И потом, нам пришлось прихватить Кейт, да еще и пробки ужасные.

— Еще добавь, что ты чуть не разбила машину, — проворчал Джонатан.

Освальд взглянул на своего зятя.

— Что же, Джонатан, это и с тобой бывало, разве нет?

В тоне Освальда сквозил холодок неприязни, от которого Венис стало не по себе.

— Ну а что у тебя, Кэтрин? — спросил барон, посмотрев на дочь, вошедшую в зал. — Как всегда, вся в делах? Надо свести тебя с Дженифер Уэтхорн и ее мерзкой сестричкой, они наипервейшие сплетницы в Лондоне, может, расскажут что-нибудь ценное для твоего журнала.

— Если серьезно, папа, — быстро возразила Венис, — у Кейт неприятности на работе и лучше ее избавить от болтовни про магазины. — Она вздохнула, заметив, как он нахмурился, и тут же пожалела о своих словах. Отец был настроен воинственно, а виски способствовало нарастанию его агрессивности. В такие моменты с ним лучше не связываться.

Венис подсознательно стала искать повод, чтобы ускользнуть от отца, и, оглянувшись вокруг, к вящему своему удовольствию, заметила спасательный круг — белокурую голову.

— Камилла! — воскликнула она, повернувшись спиной к отцу. Кейт тут же последовала ее примеру, и они бросились обнимать сестру.

Освальд наблюдал все это с раздражением. «Наследницы завидного состояния!» Он глотнул виски и опять уставился на дочерей. Венис — романтичная дурочка, не заслуживающая внимания. Кейт — вечно серьезная и неулыбчивая, никогда не расстается со своим мобильным, всегда в разговорах о своем журнале. Камилла — дерзкая и заносчивая…

Пожалуй, кроме Серены, чей статус первой светской красавицы и популярность льстили его тщеславию, ни одна из дочерей Освальду не нравилась. И так всякий раз, когда он встречался с ними: вцепятся друг в друга обезьяньей хваткой, болтают, сплетничают, хихикают, и ни одна не думает об отце, который их вырастил и поставил на ноги ценой неимоверных усилий. Освальд залпом допил виски и оглядел комнату в поиске Ната и Джонатана, которые здоровались с припозднившимися гостями, старыми друзьями Освальда — Николасом и Порцией Чарлзуорт. «Ну хоть мужчин смогли себе найти приличных», — подумал Освальд о Венис и Камилле. Монтегю принадлежал к достойной семье нуворишей, а аристократ Джонатан фон Бисмарк умел хорошо одеваться. Да, ему приходилось слышать много нелицеприятных отзывов о Монтегю, о его мошенничествах и грубости, да и об экзотических сексуальных приключениях Джонатана — тоже. Но зато Джонатан, выходец из хорошей австрийской семьи, служил своего рода украшением имени Бэлконов, даже его похождения можно было простить ему за это.

Коллинз ударил в гонг, оповестив всех, что ужин подан в Красной гостиной. Темно-красные шторы обрамляли французское окно, обои на стенах тоже были красными, из дамасского шелка, и казались еще более яркими в отблесках пылавшего камина. На стенах висели фотографии Освальда в компании с Тэтчер, Рейганом, Амином. Внимательный наблюдатель мог бы приметить в тени отдаленной ниши семейный портрет в позолоченной раме, находившийся слишком высоко, чтобы можно было рассмотреть его как следует.

Освальд сел на свое место, пока гости разговаривали о политике, приемах и бизнесе.

«О чем сейчас болтает Уэтхорн?» — думал Освальд, прислушиваясь к его последней фразе. Филипп и Николас обсуждали недавнюю встречу в отеле «Чекерз».

— «Чекерз»! Ну надо же! — хмыкнул он.

Не так давно только Освальд мог хвастать своими связями с политическими деятелями и рассказывать о коридорах власти. Он относился к своим обязанностям лорда с гордостью, трижды в неделю приезжал в Лондон и заседал в палате лордов. Но все это потеряло смысл, после того как чертовы лейбористы набрали более восьмидесяти процентов на выборах и в парламенте численность консерваторов резко сократилась. Для Освальда это было концом не только двадцатого столетия, но и привычного уклада жизни. В его существовании образовалась очевидная пустота. Изредка он наведывался в район Мейфэр, в галерею Бэлконов, которая вполне успешно функционировала в течение многих лет без его непосредственного участия. Он даже написал книгу о Джордже Керзоне, но разве это можно было назвать серьезными занятиями?

— Как тебе Сен-Барт? — спросил Филипп, повернувшись к Освальду.

— Сказочное место! — вмешалась Венис. — Мы собираемся туда на Новый год, правда, Джонатан? Но в отелях зверски безумные цены в туристические сезоны.

Филипп покачал головой:

— Нет, не ради отдыха, лечиться.

— У тебя проблемы со здоровьем? — поинтересовался Освальд.

— Не у меня. Ты что, не слышал о Джимми?

— Джимми Дженкинс? — Освальд не был уверен, что угадал, о ком шла речь. Хотя в шестидесятые — семидесятые Джимми входил в группу молодых людей, повсюду искавших развлечений и посещавших самые злачные места Лондона, Освальд давно утратил всякие связи с приятелями юности и мало интересовался их дальнейшей жизнью. Он мотивировал это тем, что негоже совать нос в чужие дела и копаться в чьем-то грязном белье. Дженкинс к тому же был партнером по бизнесу и другом знаменитого Алистера Крейгдейла, который бесследно исчез сразу после того, как любовник его жены, грум, был найден убитым. «Дело Крейгдейла» и по сию пору муссировалось в прессе. Освальд воспринял этот скандал как знак свыше, повелевавший ему оставить прежний беспорядочный образ жизни, что он вскоре и сделал, а Филипп, Николас и Джимми еще довольно долго пребывали в атмосфере разгула и темных сплетен.