Папапа. Современная китайская проза - [3]

Особая роль в развёртывании литературы «поиска корней» принадлежит роману Г. Маркеса «Сто лет одиночества» и его китайскому переводу, который был издан в Пекине в сентябре 1984 г. Для китайских литераторов стало откровением то, как этот латиноамериканский писатель использует традиционные национальные мифы и местный фольклор и смешивает реализм с фантастикой. В ситуации, когда молодые китайские писатели ощущали себя «сбитыми с толку» собственной национальной традицией и в то же время «запутанными» модернистской литературой Запада, роман «Сто лет одиночества» и вдохновил их, и показал им суть дилеммы, которая перед ними стояла.

Латиноамериканский пример показал китайским писателям, что культурное наследие, которое когда-то рассматривалось как бремя, может на самом деле рассматриваться как культурное сокровище. «Магический реализм» вместе с Ф. Кафкой и американскими романами о Среднем Западе с их «естественной и дикой культурой» создали новый климат в китайской литературе. Они способствовали осознанию молодыми писателями нового возможного пути — «прыжка через зону культурного разрыва» — разрыва длиною в век.

Главным вопросом для этих писателей было определение направления поиска — где искать традиционную культуру? Поиски осложнялись тем, что эта культура существовала как концепция в их головах, но не была частью их жизни. Писатели должны были определить, что они подразумевают под традиционной культурой и как они могут её возродить.

Литературу «поиска корней» питало творчество латиноамериканских «магов», прежде всего X. Л. Борхеса и Г. Гарсиа Маркеса. Магический реализм как тенденция в искусстве XX в. занимает промежуточное положение между сюрреализмом и традиционными стилями, особое значение здесь приобретают элементы откровенной фантастики, «приспособленные» для выражения мифологического коллективного сознания. Трудно не согласиться с утверждением, что фантастико-сюрреалистический кошмар индивидуалиста-европейца заменяется, точнее, замещается в магическом реализме мифом, реально существующим в мире индейца или чернокожего латино-американца. Мифом, который не поддаётся рациональному осмыслению. В творчестве латиноамериканских писателей «магическое», рождённое народным воображением, переплетается с действительностью, отражающей объективные закономерности развития общества, и замешивается на звуковом, смысловом и образном богатстве языка. «Воистину, это — алхимия», — скажет о латиноамериканской литературе гватемальский писатель Мигель Анхель Астуриас в своей речи на церемонии вручения ему в 1967 г. Нобелевской премии. Во многом именно здесь надо искать истоки современного китайского галлюцинаторного реализма.

Хань Шаогун — писатель из Хунани — был первым, кто определил проблему восстановления связей с истоками национальной культуры как масштабную. В эссе «Корни литературы» он отмечает, что эрозия региональной культуры происходила и до новейшего времени, но была усилена Движением 4 мая, а затем и «культурной революцией». «Если у литературы есть корни, — говорит Хань Шаогун, — эти корни должны быть глубоко посажены в почву традиционной национальной культуры».

Пристальное внимание к традиционной национальной культуре в сочетании с интересом к тому, что находится «на пике» в западной литературе, раздвинуло писательские горизонты, способствовало развитию литературных концепций, революционному обновлению творческих методов. Стиль произведений писателей, занятых поисками «корней», освободился от непременной привязки к социальной проблематике и обрёл определённую независимость. Можно выделить три подхода к реализации предпринятых писателями поисков. Первый предполагает поиски ядра традиционной культуры через возобновление знакомства с национальным литературным наследием. Второй ведёт к восприятию духа природы, которая превращается в своеобразный энергетический источник, столь необходимый современному городскому человеку. Третий, при котором проникновение в глубинные пласты национальной психологии и культуры отфильтровывается современным сознанием, весьма критически оценивающим нынешнее состояние общества, ярко выражен в повести Хань Шаогуна «Папапа».

Обитатели выдуманного Хань Шаогуном мира в повести «Папапа» — жители отдалённой, отсталой горной деревни — представители некой примитивной, очень изолированной культуры, потомки мифического Синтяня. Центральный персонаж по имени Бинцзай — мальчик, страдающий умственной и физической отсталостью, живущий вдвоём с матерью. Из-за сильной засухи между деревней, в которой живёт Бинцзай, и соседней деревней возникают кровавые стычки, поводом к которым служит местное суеверие. В конце концов, потеряв надежду, жители деревни, напоив ядом старых и больных, отправляются искать новое место для поселения, как сотни лет назад сделали их предки. Повесть Хань Шаогуна — сложное, многоплановое, насыщенное всевозможными символами произведение. Такое произведение не поддаётся исчерпывающей интерпретации, как не поддаётся исчерпывающей интерпретации символ. Культурные реминисценции, необыкновенные фантазии, яркие зрительные образы, причудливые языковые формы являются своего рода «картами и шифрами» если не всей Вселенной, как у Борхеса, то, по крайней мере, Поднебесной — Китая. В повести Хань Шаогуна «Папапа» Бинцзай — крест, карма, судьба, фатум для жителей деревни Цзитоучжай, подобно тому, как прошлое — возобновляющаяся, неотъемлемая, неизбывная, наконец, не вытравляемая никак и ничем часть современного Китая.