Папа из пробирки - [6]

Тротуар завален клочьями полиэтилена и обломками ящиков из-под овощей. Торчат железные стойки, с которых сняли лотки. Проезжает мусоровоз. Синяя дверь, свежепокрашенная, но уже облупившаяся. Блестит кодовый замок. Набираю 6325. Не срабатывает. Да нет, 6325 — это Натали. Я был у нее во вторник. Отгоняю воспоминание о Натали, чтобы сосредоточиться на коде Коринны. У Натали нежная попа. Тело мягкое: гагачий пух… Стоп. Коринна, я сказал. Коринна — это черное боди с застежкой на двух кнопках, из-за которых ей приходится коротко стричь ногти. Сладковатый запах тимьяна. Волосы, выкрашенные в золотисто-каштановый цвет. Ванная в лиловых тонах, с крепкой вешалкой для полотенец, за которую она держится, когда я беру ее сзади. Какой же у нее код…

Пробую комбинацию 9329, не вызывающую в памяти ничего, даже лица какой-нибудь другой женщины. Перебирать цифры вхолостую — утомительное занятие. Час уже поздний. Мусоровоз завернул за угол, улица опустела, теперь слышно громыхание контейнеров, и поблескивает отсвет мигалки в витрине напротив.

Я сажусь в «Бентли», закуриваю. С утра вторая пачка, и она уже кончается. Бросить? А зачем? Я курю без удовольствия — велик ли будет подвиг? Подожду, пока не появится кто-нибудь из жильцов. Коринна, должно быть, убавила огонь под своей телятиной. Я терпеть не могу это блюдо, но именно оно было на ужин, когда мы впервые переспали, а я чту любовные ритуалы и избегаю неодобрительно отзываться о том, что ее возбуждает. Коринна. Какого цвета у нее глаза? А не все ли равно… Я сам себя раздражаю сейчас, я хожу по замкнутому кругу. Чего я, собственно, ищу во всех своих связях? Мне нужно ощущать себя одиноким, когда мои девушки пребывают на верху блаженства, которое я им дарю. Вроде бы я хорош в постели. По крайней мере им удалось в этом меня убедить, и они не лгут, поскольку моя единственная цель — их наслаждение. Оно омывает меня, избавляет от шлаков равнодушия и скуки, которые моя работа неизбежно оставляет в душе. Я нравлюсь себе только тогда, когда довожу их до оргазма. Люблю себя только при чтении их писем. Страдаю только в момент разрыва.

Что-то неладное со мной сегодня. Мне хочется тимьянного тела Коринны, но трудно сделать усилие, чтобы снова превратиться в персонажа, которого я для нее выдумал. А каким он должен быть в эту минуту? Этого человека я увижу только в ее глазах. Не повторяться, быть разным для каждой из моих женщин — единственная верность, на которую я способен. И, думаю, она важнее, чем то, что я вожу их за нос. Любовные связи позволяют мне одновременно проживать разные жизни… Но сегодня все эти жизни мне обрыдли, и они сваливаются к моим ногам, как что-то ненужное.

Я никогда не представлял себя стариком. Ген самоубийства, быть может. Или скорее нежелание пережить такой же упадок, как отец, когда над ним, состарившимся, смогли взять верх жалкие людишки. Да, стариком я никогда себя не видел, но и молодым, в сущности, не был. Мальчишкой, да, а потом — дикарем, подранком, охотником и, наконец, игроком. И всегда — одиноким. В этом источник моего обаяния — с тех пор как у меня завелись деньги. Я никогда не строю иллюзий. Я ими торгую. Удивительно, как до сих пор ни одна женщина не попыталась родить от меня ребенка. Я, должно быть, излучаю такую неприязнь к домишку и детишкам, что им в голову не приходит заарканить меня таким образом. Что со мной сегодня? Не уныние, не тоска, не опустошенность — какое-то тягостное послевкусие. Вкус того, что останется после меня. Я опускаю спинку сиденья, закидываю ноги на руль.

Пошел дождь. Капли на ветровом стекле: это плачут фонари. Прямо поэт, да и только. Мне хочется сейчас говорить Коринне глупые, нежные слова, которые стали бы нашими секретами, условными сигналами, ритуалами. Вместо рагу из телятины. Но я говорю мало. Я так часто лгу, что молчание — мое лучшее убежище. И ничего другого я не хочу. Такая жизнь мне подходит: это в каком-то смысле призвание, внутренняя потребность, которую я никогда не ставил под сомнение. Думаю, две из шести моих теперешних женщин со мной счастливы. Одна меня любит, вторая до нашей встречи была девственницей. Как обычно, я хочу оставить по себе прекрасные воспоминания и потому уйду от них в тот момент, когда их чувство ко мне не будет ничем омрачено. Мне ведь не нужна их любовь, мне нужно жить для них, радовать их. Не надеясь что-то получить взамен, просто так. Но именно это удерживает меня на земле.

Вытряхиваю пепельницу за окно и снова вытягиваюсь на откинутом сиденье. Я больше не пытаюсь вспомнить твой код, Коринна. Я проведу ночь перед твоим подъездом, а потом позавтракаю холодной телятиной. Меня уже одолевает сон, когда дверь вдруг открывается. Цифры я запоминаю плохо, зато у меня хорошая память на предметы. Я узнаю зеленый зонтик, который не задерживаясь проплывает мимо. Спасибо, Коринна. Спасибо, что не постучала в окно знакомого тебе «Бентли», в котором ты попросила меня заняться с тобой любовью не далее как в прошлый четверг. Я отказался: не надо смешивать разные вещи. Женщина — это женщина, а машина — это мой отец.