Папа-Будда - [6]

Шрифт
Интервал


Все уже легли спать, а я еще билась над этой несчастной головоломкой. Передо мной лежали пятнадцать совершенно одинаковых фрагментов пруда. Я брала две детальки и совмещала, потом приставляла другими сторонами. Но как ни вертела, совместить ни один из фрагментов с другим не удавалось. Я взглянула на часы. Полночь. Наверно, я с ума схожу — ну какая разница, закончу сегодня или нет?

Я откинулась на спинку стула и потянулась. Джимми поднялся в спальню час назад, но я не была уверена, что он уже спит. Я понимала, что нам нужно с ним поговорить, но разговор все время откладывала. Эта его медитация… Легко было сказать маме, что он просто развлекается, что это вроде футбола, но на самом деле я так не думала. Я не понимала, зачем ему это и какой в этом смысл. Побыть с собой наедине – это вообще ему не свойственно. Напротив, это мне подавай тишину и покой, а он болтает без умолку.

Я отправилась в ванную, достала из шкафчика лосьон, смочила ватку и протерла лицо. Потом взяла упаковку пилюль - и задумалась. Перед глазами встал тот малыш на высоком стуле, чумазый, улыбавшийся мне – и другой, тихоня, поглощенный рисованием.

И так почти каждый месяц: я смотрела на таблетки и думала, может, стоит поговорить с Джимми? Может, не принимать, просто выбросить в урну, и будь что будет?

Минуту я так стояла и смотрела на упаковку. Под каждой из пилюль был указан день недели. Понедельник, вторник, среда. Среда. Я надавила на пластиковый пузырек, вынула таблетку и положила ее в рот.

ДЖИММИ

К тому времени, как я добрался, уже стемнело, и я замучился петлять по этим узеньким извилистым дорогам. Я припарковал фургон и направился к дому. Здание огромное – раньше тут, вроде, была гостиница – еще до того, как сюда перебрались ламы. Захожу, а в холле - высокий тощий парень, одетый во все голубое и бритый наголо. Не из тибетских, но страшно важничает.

— Простите, — говорит, — снимите обувь, если вас не затруднит.

— Нет проблем, — говорю. Оборачиваюсь и вижу: вот я дал маху! У входа рядочком стоят ботинки и туфли, а сверху выведено крупными буквами: «Пожалуйста, при входе снимайте уличную обувь. У нас можно ходить только в тапочках».

Тапочек, разумеется, я не взял. Придется остаться в носках, а на правом у меня здоровая дырка, из которой торчит большой палец. Даже к лучшему, что Лиз нету, — она сгорела бы со стыда. А парень все стоит и ждет, когда я сниму ботинки.

— Надеюсь, — говорю, — у вас тут есть освежитель воздуха.

А он ничего, лицо каменное.

— Меня зовут Вишанаданашонта.

(Или что-то в этом роде — неловко было просить, чтобы он повторил.)

Я говорю:

— Джимми Маккенна, — и протягиваю руку. Но он только кланяется.

— Теперь все, кажется, собрались. Мы садимся ужинать.

— Вот и славно. Я бы сейчас навернул мясца с картошечкой!

Я пошутил — знал ведь, что вся еда вегетарианская, - но он так посмотрел на меня, будто я совсем тупой.

— Да я шучу, ринпоче.

— Я не ринпоче, - говорит, - на самом деле, я послушник. Обеты еще не принес.

— Вроде как в школе?

— Можно и так сказать.

Он открыл дверь. Комната большая, в дальнем конце горит камин, на полу груда подушек, а посередине три деревянных стола, за которыми сидят человек тридцать. Свечки горят, трещат поленья в камине, все так вроде уютно, но мне как-то не по себе.

— Вот свободный стул, — говорит Вишана-как-бишь-его-там.

Я сажусь рядом с каким-то бритоголовым коротышкой — в ухе колец двадцать пять, не меньше. Вишана ставит передо мной миску с супом, мой сосед передает тарелку с ломтями хлеба. Принимаюсь за суп. Надо же, вкусно - ядреный, наваристый, и куча разных овощей.

— Приятель, — говорю коротышке, - передай-ка масло.

А он:

— Это соевый маргарин. Тут все почти веганы .

— Ах, ну да, — говорю. — С инопланетянами веселее, верно?

Молчит. Пробую снова.

— Честно, не знал, что на Веге буддисты. Я-то думал, там все больше мормоны.

Коротышка кивнул и налег на суп, а старик напротив так посмотрел на меня, будто я сам с луны свалился. Чувствую, начинаю малость нервничать. Я на этот семинар так надеялся, но что-то пока дело туго. Смотрю, на том конце стола садятся две женщины — одна из них улыбается мне и, не уверен, может, померещилось, но вроде даже подмигивает.

В общем, тут снова подходит Вишана и спрашивает, хочет ли кто-нибудь еще супа. Я говорю:

— Спасибо, но, пожалуй, оставлю место для второго.

А он:

— На второе будут фрукты.

Меня выручает та женщина.

— Съешьте еще супа, — предлагает она. Судя по говору, дамочка не из простых, но вряд ли англичанка - может, из Эдинбурга, из тех краев. — Вы только приехали, да? Наверно, проголодались.

— Ага, — говорю, и Вишана наливает мне еще половник.

— Спасибо, отменный суп.

— Спасибо, — говорит, — это я готовил.

После ужина мы разобрали чашки с чаем и сели у огня, а Вишана стал рассказывать, как будет проходить семинар. Медитация три раза в день и занятия по утрам, а днем ты свободен. Каждому, кроме того, полагается отдежурить: кто-то готовит еду, кто-то моет посуду и так далее. Я лично завтра к обеду крошу овощи. И все как в лагере у бойскаутов: пить нельзя, курить нельзя, мальчики в одном корпусе, девочки в другом. Я догадывался, что на семинаре у буддистов вряд ли разгуляешься, но тут есть муж и жена, законный брак и все такое — и даже они не спят в одной комнате. По-моему, это как-то чересчур.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.