Папа-Будда - [27]
Странно, я не задумывалась об этом раньше – но с чего бы? Ведь, скажем, не думаешь, открывая кран, почему вода течет. Если вдруг не потечет – тогда начнешь думать. Мне и в голову не приходило размышлять, как бы я без этого обошлась. Я стала раздражительной, колючей.
И вот, однажды в пятницу я отправила Энн Мари на ночь к бабушке. Джимми задерживался – они работали в Пейсли и хотели все закончить к выходным, так что у меня было время подготовиться. Я накрыл стол, зажгла свечи, поставила вазу с букетиком фрезий – обожаю, как они пахнут. Делала все это не спеша, с удовольствием, предвкушая вечер. Набрала ванну с душистой пеной и пролежала в ней целую вечность. Потом побрила ноги и смазала кремом – кожа стала нежной и блестящей. Достала со дна комода самое соблазнительное белье. Я не часто такое ношу, но добавить остренького в отношения порой не мешает - надо видеть лицо Джимми. В общем, когда он пришел домой – и если еще учесть, что несколько недель уже не было ничего, - я была совершенно готова.
Я думала, он сразу поймет, что к чему: короткая юбка, боевая раскраска – я же не часто так наряжаюсь, чтобы просто вечерком выпить с ним чаю. Но он только взглянул на цветы и на свечи и сказал:
— Красиво, малыш. У меня есть время принять душ? Я весь липкий — в машине жара была, как в печке.
— Конечно, ступай.
После душа он вернулся в кухню и сел за стол.
— Тебе налить чего-нибудь?
— Соку апельсинового.
— Может, пива или чего покрепче? Я буду джин с тоником.
— Нет, малыш, спасибо.
Он взглянул на меня, потом на свечи и цветы.
— Я что-то забыл? Годовщина у нас не сегодня, это я помню.
— Не сегодня, — сказала я.
— Слава Богу.
— Просто я подумала, может, мы посидим с тобой, поговорим, устроим себе маленький праздник. Как-то не удавалось в последнее время побыть вот так, вместе.
— И не говори, как-то все завертелось: и заказ этот в Пейсли, и в Центре куча дел – к нам же лама приедет.
Я решила взять быка за рога, пока он про лам своих не заладил, — подошла к нему и уселась на колено. Потом обняла его, лизнула мочку уха и поцеловала в шею. Обычно этого было достаточно, чтобы он завелся, но теперь, похоже, не подействовало.
— Джимми, — выдохнула я ему в ухо, — пойдем, я ужасно хочу. — Он любит крепкое словцо, но мне было так неловко, что и эти слова я из себя еле выжала. Я взяла его руку и положила себе под юбку.
Ноль эмоций. Не полный, конечно, ноль - что-то в нем шевельнулось, но он железно был намерен хода этому не давать.
Очень спокойно он убрал мою руку и сказал:
— Лиз, не надо.
— Что не так, Джимми?
— Все так, малыш, просто - я же говорил тебе, что хочу воздержаться на какое-то время.
Я поднялась. Ноги едва держали. Я подошла к столу, достала сигарету и сунула ее в рот.
— И на какое не время?
— Не знаю. Я еще в пути, и не знаю, куда этот путь приведет.
Я затянулась и выдохнула дым через нос – для большего эффекта.
— Да ты чо?
Но Джимми сарказма не заметил.
— Мне нужно увидеть все ясно - иначе, яснее, чем теперь. А потом, наверное, мы могли бы …
— Только я ласты склею раньше, чем оно с тобой случится, это прояснение.
— Лиз, не надо.
— Конечно, и это не беда – вы же верите переселение душ – так у вас, у буддистов? Может, еще дождусь – как-нибудь, в другой жизни.
Я едва не велела ему уйти. Такое унижение – расфуфырилась, стоишь перед ним, чуть не умоляешь, а он не изволит. Но тяжело решиться на разрыв, когда вместе прожито столько лет. И потом, у всех семейных пар жизнь полосами – то белая, то черная; и я думала, у нас просто полоса такая, и не сегодня – завтра он придет в чувство.
А тут еще столько дел навалилось, что забот и без того хватало. На работе аврал, телефон трезвонил почти беспрерывно. К нам пришла новая сотрудница, Никки – девочка милая, старательная, но я должна была ввести ее в курс дела, показать ей, где и что, и это отнимало время. И маме стало хуже. Она после весенней своей болезни так и не оправилась. Доктора не находят причину, но она сильно сдала, и я очень волнуюсь – она не ест как следует. Захожу к ней почти каждый вечер, либо до, либо после ужина. Пока мы выпьем чаю, пока я приберусь, на часах уже половина восьмого, и я совершенно без сил – хочется только свернуться калачиком на диване, посмотреть чушь какую-нибудь по телеку и пойти спать.
И перед Энн Мари чувствую себя виноватой. Надо уделять ей больше времени – она теперь так быстро взрослеет. А Джимми либо на работе, либо в этом своем Центре - тоже почти ее не видит. И по магазинам пора пройтись, разобраться с подарками к Рождеству - всего месяц остался. У меня обычно в это время половина подарков уже припасена. Но я так измотана, что даже думать об этом нет сил.
У Триши был выходной, и мы договорились встретиться и пообедать. Раньше мы вместе закупались к Рождеству, посвящали этому какой-то день, но в этом году я так и не выбрала времени. Наверно, можно было взять отгул, но просто не было сил целый день таскаться по магазинам. Закрываются они поздно, и можно закупиться после работы или в субботу – и взять с собой Энн Мари. Но я опасалась, что Триша подумает, будто после той размолвки между Джимми и Джоном я ее избегаю. Они между собой через пару недель помирились - трудно все-таки не общаться, когда вместе работаешь, - но Триша по-прежнему как-то не отошла. И мне кажется, она обиделась даже сильнее, чем Джон. Понятно, что ко мне эта обида едва ли относилась, но твердой уверенности в этом не было.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.