Папа-Будда - [21]

Шрифт
Интервал

— Джимми, пойдем в комнату для медитаций.

Мы сели напротив статуи Будды Я никогда еще не медитировал наедине с ринпоче — первый раз вот так, только мы вдвоем.

— Дыхательную медитацию, к которой ты привык, мы сейчас проводить не будем. Вот о чем я тебя попрошу: посмотри внутрь себя. Обрати внимание на свое дыхание, на свое тело. Внимательно прислушайся к каждой части тела, пойми, что она чувствует; не исправляй, не суди - просто чувствуй. Потом обратись мыслями к тем, кто больше всего для тебя значит: к дочери, жене, брату. Постарайся понять их и пойми, что именно чувствуешь, когда думаешь о них. Не старайся придумывать чувства, не старайся полюбить, если не любишь, просто позволь чувствам приходить и уходить, как им вздумается, и ни о чем не суди.

Я так и сделал. Пока он объяснял, я думал, у меня ничего не получится, но ринпоче помогал мне, говорил нужные слова. Мне вдруг показалось, что я впервые почувствовал свое тело, ощутил, как напряжены руки и ноги, как уязвима грудная клетка, какая дрожь пробегает по телу, — раньше-то я ничего такого не замечал. Потом стал дышать медленней, расслабился окончательно, и он попросил меня подумать о каждом из моих близких. Это было сложнее всего, потому что, когда накатывали разные чувства, он велел не судить их. Перед Энн Мари мне просто было стыдно - стыдно, что я подвел ее, пусть она и не видела ничего. Ведь она уже почти взрослая, а отец у нее ведет себя как полный придурок, и при этом учится медитации. Потом Лиз. Думать о ней тоже было тяжко, потому что я люблю ее, всегда любил, но почему-то не могу ей объяснить, как это все для меня важно. Между нами словно трещина прошла. Я чувствую это, и мне страшно. Я не хочу, чтобы так было, но не знаю, что делать. И Джон, мой брат. Напиваемся как свиньи и объясняемся друг другу в любви, а на трезвую голову сказать об этом не можем.

Слезы лились у меня по щекам, меня трясло, я не плакал так с тех пор, как был еще мальчишкой. Я сидел на подушках, весь дрожал и хлюпал носом. Ринпоче протянул мне большой белый носовой платок: я сморкнулся — в тихой комнате для медитаций будто клаксон просигналил. Мне стало смешно, и я разулыбался, продолжая при этом хлюпать. Ринпоче положил мне руку на плечо и сказал очень тихо:

— Хорошо, Джимми. В твоем доме теперь гораздо чище.

ЭНН МАРИ

В тот день мне дали роль в спектакле. Мистер Хендерсон объявил по школьному радио, что на доске объявлений вывешен список участников. На переменке я ринулась туда, и, протолкнувшись к доске, нашла свое имя. Шарлин в списке не было, и это ее задело. Впрочем, когда я подсела к ней в буфете, она не обмолвилась об этом ни словом. Она болтала с Розан, тощей каланчой, которая носит дико короткие юбки и гэповскую майку поверх школьного джемпера, пока ей не велят ее снять, - она теперь хвостом за нами ходит.

Мне страшно хотелось поговорить о спектакле, но было неловко при Шарлин, поэтому я молча сидела, хрустела чипсами и слушала, как они болтают про Кэйра Симпсона, парня из второго класса - Шарлин в него по уши втрескалась.

— Он тискал девчонку из третьего, — сообщила Розан.

— Из третьего? Не может быть.

— Правда.

— Девчонка из третьего не станет гулять с парнем из второго.

— Серьезно тебе говорю. Элисон Маккени. Моя сестра с ней учится. У них весь класс ее дразнит за совращение малолетних.

После уроков мы пошли к остановке на Байерс-Роуд. Нам с Шарлин на один и тот же автобус, а Розан собралась в гости к Шарлин.

— Ты с нами, Энн Мари?

— Нет, мне надо к маме зайти.

На самом деле никуда мне было не надо, просто не хотелось глядеть, как они завязывают друг дружке хвосты и болтают о Кэйре Симпсоне, и к тому же меня распирало рассказать кому-нибудь про спектакль.

Адвокатская контора, где работает моя мама, в двух шагах от Байерс-Роуд. Я открыла дверь – на мамином месте, за столом у телефона, сидела какая-то девушка, блондинка.

— Вам кого? — насторожившись, спросила она.

— Мне Лиз Маккенну.

Она улыбнулась:

— Ты, наверное, Энн Мари. А я Никки.

Я вспомнила: мама говорила, что у них на работе новенькая.

— Она у мистера Андерсона. Подождешь?

— А она там надолго?

— Скорей всего – у них там целая стопка документов. Но если дело важное, могу ей позвонить.

— Нет, спасибо. Дома с ней увижусь.

— А может позвонить?

— Не надо, спасибо.

Я решила пойти к бабушке — она живет от нас в двух шагах, в крохотной квартирке для пенсионеров. У нее со здоровьем не очень, и мама ходит к ней каждый вечер, покупки приносит и убирается.

Бабуля сидела у окна и, заметив меня, заулыбалась и помахала мне рукой. Я зашла в квартиру и села на стул напротив нее.

— Привет, моя дорогая. Как день прошел в школе?

— Нормально. Бабуль, мне дали роль в школьном спектакле.

— Замечательно. Будешь петь?

— Да, и играть, и, может, еще танцевать.

— Солнышко, у тебя прекрасный голос. В начальной школе ты пела лучше всех.

— Но теперь-то другое дело – отбирали знаешь как строго. И меня не просто взяли в хор, а дали целую отдельную роль.

— А что за постановка?

— «Иосиф и его разноцветное платье» .

— Мы с Роуз ее смотрели в Королевском театре пару лет назад. Чудесный был спектакль.


Рекомендуем почитать
Предание о гульдене

«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».


Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.