Пантера Людвига Опенгейма - [3]

– О-о! – вновь приближаясь сзади, пролепетал слуга. – Господи Боже!

– Да, я такой! – поднимая колбу вверх, усмехнулся алхимик. – Вот он, напиток вечного счастья!

Помедлив, старик цепко взглянул на слугу, благоговейно зревшего на волшебную колбу, и вновь отставил сосуд.

– Принеси-ка кувшин вина из буфета, – сказал он. – Да побыстрее – мы отметим нашу победу!

Верзила, протопав через лабораторию, поторопился извлечь из буфета требуемый кувшин.

– А кубки? – нахмурился старик. – Здесь только один – и тот наверняка запылился!

– Так они в столовой, хозяин.

– Ну так сходи в столовую! – уже готов был рассердиться старик. – Какой же ты все-таки тугодум!

Верзила, готовый выполнить любую прихоть гения, поспешил вон из лаборатории. Старик усмехнулся, оглянулся на девушку, по глазам которой катились слезы, и подмигнул ей. Затем поднес руку с перстнем к кувшину с вином, открыл печатку и высыпал в вино белый порошок. Тот вспенился и мгновенно погас. И тотчас на пороге появился слуга, держа в руках чеканные кубки.

– Давай же, давай! – поторопил его старик. – Наливай, не тяни!

Рябой верзила разлил по кубкам вино.

– До дна! – выпалил старик и поднес кубок к сухим губам, но глаза его пристально следили за слугой.

Тот разом опрокинул свой кубок, сладко облизнулся.

– Почему вы не пьете, хозяин?

– Да потому что вино отравлено, мой друг, – убедительно сказал алхимик, отставляя кубок.

– Как это – отравлено?!

– Да вот так, – усмехнулся старик. – Споры ядовитого гриба-оборотня в течение десяти секунд превращают тебя в деревянного болвана, который неспособен и рукой пошевелить, а потом ты медленно задыхаешься. Вот, видишь, видишь! – ткнул он в него пальцем. – Все – правда!

Верзила схватился за горло и пошатнулся, но старик опередил его грузное падение – ловко подставил сзади стул и сам подтолкнул слугу. Тот всей массой бухнулся на сиденье и, выпучив на хозяина глаза, так и застыл одним монументом.

Старик тем временем оказался у стола, где стояла колба и лежал ланцет, отер скальпель от крови и обмакнул кончик его в золотой раствор. Вернулся к хрипящему слуге и занес ланцет над его открытым ртом. Золотая капля набухла на кончике стали и, дрогнув, упала на уже вывалившийся язык верзилы.

Вот глаза его заморгали, дрогнула окостеневшая у шеи рука…

– Свершилось! – выдохнул старик. – Теперь я вижу – свершилось! – Он приблизил сморщенное лицо к рябой и туповатой физиономии оживающего слуги. – Капля возвращает жизнь, кубок подарит жизнь вечную! Одна доза в пять столетий – и мир у твоих ног! – Алхимик счастливо оглянулся на связанную девушку. – Благо дело, девственницы никогда не переведутся!

– За что вы меня так напугали, хозяин? – вяло прохрипел слуга, готовый расплакаться. – Я так для вас старался…

– Да-да, старался, – отходя от него, рыская глазами по лаборатории, бросил алхимик. – Но тебе нужно будет постараться еще в одном – сыграть мою роль! – Он уже возвращался к слуге, держа в одной руке кувшин той же отравы, в другой – гигантскую воронку. Поставив кувшин, он схватил обомлевшего гиганта за нос и с силой откинул ему голову назад. А затем вставил в открытую пасть с плохими зубами воронку – вбил ее до упора. И только потом вылил половину содержимого кувшина в глотку доверчивого слуги.

– Я подарю тебе свое кольцо на память! – удерживая в руках могучее тело, охваченное агонией, проговорил старик. – По этому кольцу, мой друг, меня и опознают: косточки у всех одинаковые! – Вытащив изо рта мертвеца воронку, он отбросил ее в сторону, тяжело захлопнул гиганту челюсть, точно колол ею орехи. Снял с безымянного пальца перстень, где недавно хранился яд, и, обслюнявив мизинец гиганта, тужась, натянул на него роковую печатку. – А после того, как в этом доме вспыхнет вся сера, нефть и масло, которые ты заготовил, и от косточек мало что останется. Горячая пыль! Так-то!

И только потом алхимик подошел к столу и взял большую колбу. Солнце лучилось в пузатом стекле, не иначе! Он пил осторожно и жадно одновременно – и скоро вытряхнул последние золотые капли на язык. Он уже чувствовал это превращение внутри себя, эти крылья, что росли за его спиной! Да, это было то, чего он ждал! Ждал всю жизнь! Но его сладкое оцепенение длилось недолго – пленница вновь заерзала, замычала через тряпку. Прихватив все тот же кувшин, старик подошел к девушке.

– Ты прости меня, деточка, но я не могу оставить тебе жизнь. – Он отрицательно покачал головой. – Никак не могу! Но я не дам тебе умереть страшной смертью – в огне! – Глядя на ее обнаженную грудь и живот, он заботливо вздохнул. – Как не дал надругаться этому чудовищу над тобой! Ты умрешь голубкой горней, и оглянуться не успеешь, как Господь примет тебя в раю, обнимет и приласкает. Он любит таких, как ты! – Старик погладил ее по голове, но девушка замотала ею, плача и мыча, вырываясь из последних сил. Старик наклонил кувшин и тихонько стал проливать вино на тряпку, стянувшую рот пленницы. – А я пойду своей дорогой, – приговаривал он, наблюдая, как намокает тряпка, набухает ядом. – Этой дороге, деточка, было начало, но конца не будет. Не будет уже никогда!