Панктаун - [8]

Конечно, можно предположить, что в их собственном мире шкуры согревали их в холодное время года, хотя здесь сезон свежевания и приходился на лето. Но вот в изображениях не могло не быть религиозного смысла. Даже сейчас Коль, приглушив музыку, стояла у окна с чашкой чая в руке и смотрела на один из мясных манекенов, покачиваемый вечерним ветерком. Он свисал с шеста, торчащего из окна второго этажа. Как раз над головами тех, кто мог проходить ниже. По всему району их будут десятки, потому что настало время свежевания. Манекен представлял собой слегка антропоморфную фигуру, вырубленную из полупрозрачной белой плоти, скрывавшейся за прелестной шкурой какого-нибудь флюка. Вообще-то энцы ели это белое мясо. Хотя Коль не ела мяса и не носила на себе плоть животных, она знала, что подобные традиции были свойственны отнюдь не только энцам. Но манекены были для нее гораздо большей загадкой, чем ношение шкур флюков. Энцы скрывали смысл своих традиций, но не стеснялись того, что продукты этих традиций мог увидеть любой. Эти подвешенные тотемы были утыканы толстыми шипами и длинными тонкими гвоздями и опутаны чем-то вроде колючей проволоки. Они были словно страдающие святые, вырезанные из живота Господня.

Птицы осторожно садились среди лесов острых шипов, чтобы поклевать тела. Бродячие собаки подбирали их куски, упавшие на улицу. Когда они слишком сильно распадались или начинали слишком дурно пахнуть, их заменяли новыми изображениями. И так происходило до самого окончания сезона свежевания.

Коль глядела на подвешенную напротив своего окна фигуру, и ей казалось, что та смотрит на нее. Шипами вместо глаз.

Ее район был застроен тесно прижатыми друг к другу зданиями, окрашенными во все оттенки серого. Их стены блестели от дождя, а временами белели в электрических вспышках от искрения старой рельсовой линии, ведущей к торговому центру Канберра-Молл. По этой линии Коль только что вернулась домой. Она работала в одной из кофеен в центре. Вся ее одежда слишком сильно пропахла кофе. Ей никогда не приходило в голову, что она может устать от этого запаха. Она приняла душ, приготовила чашку чая (опять же, Коль не могла и подумать, что когда-нибудь ей надоест вкус кофе). Сейчас она могла позволить себе всего эти четыре небольшие комнаты (включая ванную), но когда-то у нее была работа получше. Она была сетевым исследователем в крупном конгломерате с головным офисом на Земле, и она прекрасно помнила, чем ей приходилось заниматься. Чего она не помнила, так это того, как ее насиловали на парковке компании. Изнасилование ее травмировало. Преступников так и не поймали. Ей стало так неспокойно, так боязно отлучаться из собственной квартиры, выходить куда-то ночью, даже ходить на работу, что в конце концов ее уволили.

Но это к лучшему, заверил ее доктор, к которому ей все-таки пришлось обратиться. Она должна была начать жизнь заново, оставить все кошмары позади. Хотя извлек их из ее разума именно он. Нападение было аккуратно и точно выжжено у нее из памяти. Оно было выжжено из целой череды последовавших за инцидентом мыслей, незаметно выявленных комплексным сканированием мозга. Не осталось даже воспоминаний о полученных физических увечьях, ведь из них она могла выяснить, как ее насиловали.

Она снова стояла в халате у окна, снова с чаем, и наблюдала за тем, как дождь стекает по окну. Со стороны торгового центра просвистел экипаж, и искры озарили фасад дома напротив. Манекен пялился на нее. Его шипы казались еще чернее на фоне высвеченной — почти сияющей — плоти. Затем призрак исчез, и Коль отступила от окна, задернув шторы. Поставив чашку на стол, она распахнула халат и посмотрела на свое тело. Гладкое, белое. Единственным шрамом было маленькое аккуратное углубление ее пупка, похожее на глубокий прокол. Что сделали с ней те люди? Как сильно ее пришлось восстанавливать?

Джаз играл почти неслышно. Коль продолжила свое чаепитие и вернулась в ванную, где зеркало уже обретало былую ясность. Ее отражение разглядывало ее. Влажные спутанные волосы, окрашенные в темно-красный… густой черный макияж, который она предпочитала, смыт, а потому глаза выглядят словно голыми — слабыми и угасшими. Почему ей нравилось красить волосы и пользоваться темно-коричневой помадой? Может, такой ее любил муж, находил это привлекательным? Никаких воспоминаний о нем не осталось, но могло ведь быть, что сканирование и выжигание все же оставили следы, ведущие к их отношениям? Мог ли ей нравиться какой-то кинорежиссер по той причине, что с его работами ее познакомил муж? Мог ли звучащий сейчас джаз проигрываться с чипа, который купил ей он? Она попыталась припомнить покупку этого конкретного чипа и обнаружила, что не может.

Мимо снова пролетел экипаж, и мрак озарился. Затем, подобно векам, опустилась тьма.

— Обожаю здешний запах, — сказал клиент. Коль готовила его мокко со взбитыми сливками, стоя к нему спиной, но почувствовала улыбку в его голосе. Она поставила перед ним кофе и выбила чек. Он вывалил всю свою мелочь в кружку для чаевых, словно пытаясь ее впечатлить. — Тот еще вечерок для торговли, правда? Все сидят по домам и смотрят игру…