Панкрат - [83]

— Да ты что? — изумился лейтенант. — Чего ж тогда драться было?

— “Чего”, — передразнил его Шумилов. — Вырастешь — узнаешь. Честь мужская — не коврик на пороге, ног не вытрешь. Я ее не трогал — это, в конце концов, не моя проблема. Но чтоб в моей постели подполкан заблудный валялся… Зуб я ему выбил, короче, — и, помолчав секунду, добавил:

— Да еще ребра поломал.

— Ну, а Чечня здесь причем? — недоуменно спросил Чепрагин через несколько минут, видя, что сержант вроде как не собирается продолжать.

— Чтобы по судам меня не таскать да дело это не вытаскивать на свет божий — подполковник ведь тоже замарался — “опустили” меня в звании да сюда отправили, — Шумилов вздохнул. — Подозреваю, что не обошлось тут без моей благоверной… Из тюрьмы я бы точно вернулся, а вот из Чечни — так, видно, думала.

Сержант сокрушенно покачал головой и понурился.

— А какое же у тебя звание было, а, Мирон? — спросил его Панкрат.

— Капитаном был, — коротко ответил тот. Чепрагин удивленно поднял брови:

— Так ты, выходит…

— Ага, — кивнул Шумилов, напыжившись. — Я тут самый крутой. Так что построились — и жрать, шагом марш!

Суворин при этих словах ощутил, как заурчало в желудке.

— Ты знаешь, Мирон, не мешало бы, — поддержал он инициативу сержанта. — Так что, если Петрович не против…

— Не против, не против, — отозвался лейтенант. — Опять куропатка?

Шумилов хмыкнул и, опираясь на трость, поднялся с камня.

— А ты что, лося хотел? — ехидно спросил он. — Что нашему командиру под пулю попало, то и кушать будем…

* * *

На вид ощипанная куропатка выглядела тощей, но, оказавшись на вертеле, буквально истекла жиром. Слушая шкворчание густых мутноватых капель, падавших на уголья, Суворин вспоминал далекое детство, походы за город каждое последнее воскресенье месяца с чудаковатым, но добрым воспитателем Ильей Андреевичем. Он до сих пор помнил его лицо — худое, вечно заросшее трехдневной щетиной, но чистое и улыбающееся — в отличие от сине-красных, хотя и чисто выбритых рож прочих сотрудников детдома, любивших топить свободное время в горячительных напитках.

Тогда он мечтал о том, чтобы однажды Илья Андреевич стал его папой. Очень хотелось бродить в лесу каждое воскресенье, а еще больше хотелось постоянно узнавать новое о таких обычных, совсем не выдающихся вещах, которые окружают тебя постоянно: травах, деревьях, насекомых и животных…

— Готово, — объявил кухаривший сегодня лейтенант. — Добавь какой-нибудь своей травки, Панкрат…

— Ну-ну, — не смог упустить такой возможности Шумилов, — добавь. Травки-конопельки.

Суворин усмехнулся, откинул крышку одного из ящиков и извлек оттуда полотняный кисет, набитый под самую завязку душистыми травами, собранными им в редкие моменты затишья в разных местах гор. Один из пучков он протянул Чепрагину, и тот резво порубил высохшую траву на мелкие кусочки. Каждому досталась небольшая горка.

Растерев травинки, уже хрупкие и почти сухие, в пальцах, они посыпали свои куски куропатки этой приправой.

— Это вместо соли, перца и прочих приправ, — пояснил Суворин.

— И вместо хлеба, — подхватил сержант, вгрызаясь в подрумянившееся крыло здоровыми белыми зубами, которым позавидовал бы любой актер из роликов, рекламирующих зубные пасты.

— Да, хлебушка бы… — мечтательно произнес Чепрагин, стремительно уничтожая свою порцию.

— За хлебом пойдем завтра, — отозвался Панкрат. Две пары глаз удивленно уставились на него. Челюсти остановились.

— Что, где-то поблизости открылась пекарня? — спросил наконец Шумилов. Суворин кивнул:

— Точно. На базе у чеченов. Завтра — выпечка пробных хлебцев.

Чепрагин слабо улыбнулся.

— Значит, завтра… — пробормотал сержант.

— Извини, Мирон, но ждать, пока ты придешь в норму, я не могу, — Седой постарался, чтобы его слова звучали как можно нейтральнее, но заметил, как сразу же потемнело лицо Шумилова. — Чтобы тебя утешить, могу сообщить, что с тобой останется лейтенант.

— Что значит “останется”? — вскинулся не ожидавший такого поворота Чепрагин. — Не понял…

— Остынь, лейтенант, — Суворин предостерегающе поднял руку. — Я пойду один, и это решено. Ты поможешь мне в самом начале, с часовыми. Потом вернешься сюда, к сержанту.

Что-то в тоне Седого говорило Чепрагину, что по этому поводу не имеет смысла препираться. Бросив короткий, словно выстрел, взгляд в сторону Шумилова, слушавшего, вытянув шею и как-то по-птичьи наклонив голову, Панкрат продолжил:

— Сразу же спускайтесь к дороге в том месте, где начинается тропа к этому схрону. Ждите там в течение следующих трех часов. Нет, — исправился он, подумав, — лучше четырех.

Суворин сделал паузу, чтобы в очередной раз вонзить зубы в истекающую жиром плоть куропатки. Отложил в сторону обстоятельно обглоданную кость, тщательно прожевал мясо и проглотил.

— А если… — неуверенно начал Чепрагин. Он так и не закончил. Все прекрасно понимали, что означает это “если”.

Суворин порылся в карманах, достал “Мальборо”, вытряхнул из пачки одну сигарету. Прикурив от уголька, который ловко выхватил прямо из кострища, устроенного на дне неглубокой ямки, затянулся:

— А если я не вернусь через четыре часа, вам не останется ничего другого, как извинить меня за непунктуальность и выбираться из этой передряги самим. Вынести этот чертов ноутбук и попытаться отнести его туда, где его смогут “расколоть” и с толком использовать эти данные.