Паника в Борках - [41]

Часто можно было видеть ее под большой сосной, когда, запрокинув золотистую головку и строго грозя маленьким пальчиком, она уговаривала красногрудого дятла посидеть смирно хоть часочек.

— Ну что, не переставая, стучишь по стволу… тук-тук-тук… только тебя и слышно. Ведь с самого утра ты сколько уже наловил букашек? Думаешь, я не видела, не знаю? Дай им, бедняжкам, передохнуть от страха, а то убирайся с этого дерева, — постучит она, бывало, кулачком по огромной сосне.

Дятел, точно понимая, приостановит свою работу и, склонив на бок головку, покосится на нее одним глазом.

— Уходи, говорю! а вот я тебя, обжору! — начинает она бросать в него шишками. Дятел, снисходя к капризу общей лесной любимицы, не торопясь, лениво перелетает через два-три дерева от девочки, и опять слышно его упорное: тук-тук-тук. А девочка уж далеко, увидела резвую белку и пустилась с ней на перегонки. На пути попалась полянка, такая веселая, светлая, вся пестрая от разнообразных цветов.

Наташа села, плетет венок для своей золотистой головки и поет песни своего сочинения. Она и молитвы к Богу сочиняет сама: ее никто никогда ничему не учил.

Одевала ее старуха в яркие сарафанчики да снежно-белые рубашки; в них Наташа и сама походила на дивный цветок. На крошечных ножках красные туфельки скоро изнашивались, уж очень много работы давала им их обладательница.

Мать никогда не корила ее разорванным сарафанчиком или туфельками; в тот же день разорванное заменялось новым.

Об одном только неустанно твердила она Наташе, чтобы не потеряли та ладанки, висевшей, как она себя помнит, у нее на шее, в золотом мешочке, который мать называла парчовым.

Эту ладанку мать называла иногда талисманом, который когда-нибудь превратит ее милую дочку, скромный лесной цветочек, в принцессу. Уедет она тогда из лесу в золоченой карете, с лакеями на запятках. Слово «принцесса» было для Наташи совершенно непонятным; с лесом своим она ни за что не хотела расстаться, золоченую карету представляла себе большой клеткой, цветом похожую на ее цепочку от ладанки, а лакеев на запятках она воображала как невиданных птиц, неразрывно связанных с этой клеткой. Очень их жалела, считая их долю печальной и молила Бога, чтобы он не превращал ее в принцессу, и не приезжала бы за ней эта страшная карета. Так росла малютка, а потом девочка Наташа…

Теперь это уже взрослая девушка с высокой стройной фигурой, с падающими на плечи золотистыми кудрями, с мечтательным выражением больших голубых глаз, с алыми губками прекрасно очерченного рта, с соблазнительными ямочками на розовых щечках и врожденной грацией движений. Взрослая Наташа не бегает уже за белками, не бранится с дятлами, но по-прежнему дружит со всеми жителями леса и если не сильнее, то сознательнее любит этот лес. Ей знакома в нем каждая самая незаметная тропинка, она не заблудится здесь ни днем, ни ночью. Любит она лес в тихую, ясную погоду, но не боится и в бурю; для нее не грозно шумит бор в непогоду, а только тревожно и озабоченно. Грозен он только злым, нехорошим людям, каковыми в настоящее время Наташа считала всех, кроме матери. Но вот уже скоро месяц теплом и лаской полна ее грудь к тому страдальцу, что борется со смертью в ее светелке. Дни и ночи, только для короткого отдыха сменяемая матерью, сидит она у его изголовья.

Первые дни он лежал неподвижно, не издавая ни звука, с едва заметным дыханием под сплошными бинтами головы и груди. Все свои знания приложила старая ведунья к его спасению и только с неделю назад подала первую надежду на выздоровление. Вспоминалось Наташе его появление в их домике. Мать принесла известие, что на следующий день венчается сын купца-миллионера, что по этому поводу готовится небывалое торжество. Целую ночь будет греметь музыка, лес ни далекое пространство зальется разноцветными огнями, будут взлетать на воздух какие-то ракеты и, лопаясь высоко в воздухе, рассыпаться искусственными звездами; загорится ночью солнце, и много еще будет невиданных диковин.

Соблазнили вести эти Наташу; стала она обдумывать, как бы и ей повидать это чудо, не подвергаясь насмешкам и бросанию камней в «ведьмину дочку». Не без основания решила она, что стар и мал, господа и прислуга, все захотят поглядеть на редкое зрелище, и пробраться задами дач не будет трудно даже и к главной аллее. Наташа решила довольствоваться какой-нибудь боковой дорожкой парка. Она отперла свой большой, полный нарядов сундук, выбрала темное платье, разыскала на дне большой черный платок, закуталась в него с головы до ног и с наступлением сумерек пробралась чуть ли не на самый Майский проспект.

Сначала ее пугал только гул людских голосов, потом вдруг с шумом взвилась к небу огненная лента и с треском рассыпалась разноцветными звездами. Почти одновременно парк осветился зелеными, голубыми, красными огнями. И только загляделась Наташа на эти диковины, раздался невероятный грохот. Даже деревья зашатались, как в бурю, и почти к ее ногам тяжело упал, как ей показалось, с неба, какой-то человек.

В первый миг она готова была бежать без оглядки, потом любопытство взяло вверх, и она несмело наклонилась над лежащим телом, на котором сохранились только клочки одежды, а голова, грудь и плечи были покрыты кровью, полные же невыразимого страдания глаза, не мигая, смотрели в небо.