«Пане-лоцмане» и другие рассказы - [4]

— Господин портовый врач! Я следую через Стамбул транзитом. Следовательно, по правилам порта, могу ограничиться предоставлением санитарной гарантии. Вы задержали мое судно уже на двадцать минут, и я вынужден буду протестовать.

Парни на палубе стали совещаться. Третий, с катера, вдруг закричал что-то, они взяли у старпома листок санитарной гарантии и полезли вниз. Катер фыркнул и отскочил от борта. Лоцман ожил.

— Лэво на борт, — твердо сказал он, — полный ход, кэптен, полный ход!

Костя дал ход, кивнул Дуленко, чтоб тот выполнял команды лоцмана, и сказал:

— Четырнадцать узлов — моя полная скорость. Это много для такого узкого пролива. Больше десяти я не дам.

Лоцман покосился на Костю, помолчал, попросил стакан воды.

— Александр Андреич, распорядитесь, чтоб водички принесли да похолоднее. Похолоднее, поняли?

— Понял, — третий штурман согнулся, вышел в коридор и уже оттуда добавил: — Я заодно второго штурмана на вахту подниму.

Костя досадливо хмыкнул. Стало ясно, что холодная вода появится на мостике не раньше чем через пятнадцать минут.

«Карск», управляемый лоцманом, переходил на левую сторону пролива, прижимаясь к белым буйкам, ограждавшим ржавые громады двух обгорелых и полузатонувших танкеров. Коричневое, с рыжими подпалинами железо закрыло левобережные домики и сады.

— Вот памятнички нерукотворные, — сказал Дуленко.

— Что такое? — быстро спросил Умеран-эффенди по-английски.

— Ничего особенного, — ответил Костя и повернулся к Дуленко: — Хватит болтать!

Пригороды и подступы Стамбула, такие веселые издали, плыли навстречу. Справа, очень близко от борта, вырвался большой катер, пошел под нос «Карска», круто перерезая курс. Был виден плечистый блондин не то с фото-, не то с киноаппаратом, нацеленным на теплоход. Лоцман безучастно наблюдал за обстановкой по курсу. Сбоку видно было, как отражался в стекле очков уголок его маленького глаза.

— Картотеку пополняют, — тихо сказал Григорий Петрович, — все новые пароходы для военных альбомчиков снимают. Военным тут от фотографов вообще проходу нет.

Катер нырнул под нос «Карска», и Костя инстинктивно сбавил ход. Лоцман даже не вздрогнул при звонке телеграфа. Катер вынырнул с левого борта, и блондин с аппаратом, прячась в тени брезентового балдахина, продолжал снимать «Карск».

— Настырные ребята, — снова тихо сказал старпом.

Судно шло близко от пестрого берега. Домики, яркие занавески, сады, виллы, яхты группировались и распадались, как в калейдоскопе.

Костя поднес к глазам бинокль, запотевшим ладоням приятно было ощущать его холодноватую тяжесть. Лоцман, не оборачиваясь, бесстрастно сказал:

— Прибавьте ход, кэптен, прибавьте ход.

— Я полагаю, этого не следует делать, Умеран-эффенди, тем более что впереди крутой поворот.

— Кэптен лучше знает Босфор, чем я?

— Нет, но за поворотом — судно. Я вижу верхушку мачты.

Лоцман мгновение рассматривал Костю в упор, потом снова повернулся к окну:

— В таком случае сбавьте ход, кэптен, — Умеран-эффенди пошевелил щеточкой усиков, кашлянул. — Лэво, помалу, лэво помалу.

«Да где же этот тюлень с водой?» — передвигая ручку телеграфа, подумал Костя о третьем штурмане. Тот появился, легкий на помине, смущенно нес графин.

— Вот, воды не принес. Компот лучше. — Александр Андреевич выцарапал из нагрудного кармана рубашки тонкий стакан и со звоном поставил посуду на ящик с сигнальными флагами. — Пожалуйста.

— Что, некого прислать было? — спросил старпом.

— Лэво на борт, — сказал лоцман.

Судно стремительно покатилось влево, и белый флагшток на носу, как прицел, заскользил по черному борту большого и неряшливого парохода с обтрепанным ливанским флагом на закопченной грот-мачте.

Лоцман беспокойно оглянулся на рулевого.

— Лево на борту, Умеран-эффенди, я добавляю ход. Не дать ли два гудка? — спросил Костя.

Лоцман дернул плечиком, но все же нажал на рукоятку тифона.

— Катер с левого борта раздавим! — испуганно закричал третий штурман.

— Черт с ним, не врезаться же в эту дуру!

Ливанец, густо коптя, забирал влево, прижимаясь к своему берегу. Катер с фотографом, стукнувшись кормой о «Карск» и резко накренясь, развернулся на обратный курс.

— Отлип, стервец, — сказал старпом.

Когда разошлись с ливанским транспортом, лоцман подошел к графину, налил себе компоту в стакан, недоверчиво просмотрел стакан на свет, зажмурясь, выпил.

— О, холодный!

Затем он выпил еще полстакана, достал из кармана пачку английских сигарет и тронул Костю за локоть:

— Не хотите ли закурить, кэптен?

— С удовольствием, благодарю вас. — Костя взял сигарету и прикурил от лоцманской зажигалки с эмалевой красоткой на крышке.

— Я добавляю, Умеран-эффенди. Пойдем быстрее, а?

Лоцман утвердительно кивнул, снова надел темные очки, затарабанил пальцами по раме. Мотивчик был непонятный.

— Дуленко, внимательней на руле, сейчас марш-бросок будет! Андреич, место! — И Костя весело подмигнул им.

Третий штурман, качнувшись, бросился к карте, а Дуленко согласно тряхнул своими неукраинскими волосами.

— Право полборта, — сказал Умеран-эффенди.

И началось то упоительное плавание, когда судно змеей, легко и непринужденно вьется в узкости, а сам ты сливаешься с ним до того, что ловишь себя на нелепом движении, когда, вцепившись руками в планширь мостика, стараешься повернуть судно, как поворачивают руль велосипеда. А слева и справа тянутся широкоформатные берега, на которых одновременно демонстрируются две документальные кинохроники, и мельком улавливаешь отдельные кадры то слева, то справа: пыльные развалины крепости, голубая полоска воды, огромный щит с фигуристой красавицей, рекламирующей пепси-колу, полированное дерево шезлонгов в тени, женская нога в перлоновом чулке, блеснувшая, как сабля, и снова полоска воды, и драные флаги старого белья, обвисшие на заборе у серой хибарки, и полосатая чалма, поднимающаяся с повозки, и кособокий пароходик на воде, и пятнистый вездеход с узкими глазами бронированных стекол…