Пандемия: Всемирная история смертельных вирусов - [84]

.

Это не значит, что мы выбираем партнеров исключительно – или даже отчасти – по запаху тела. Но, вполне вероятно, именно так мы действовали в полном эпидемий прошлом, поэтому по сей день руководствуемся чутьем, которое пробуждает в нас первобытное влечение.

Не менее могущественное влияние оказывают на нас микробы, обосновавшиеся внутри организма. Ученые только начинают разгадывать загадки так называемого микробиома – совокупности микробов, живущих внутри и на поверхности тела. Пока удалось установить, что они неплохо справляются с ролью невидимых кукловодов: такие принципиально важные процессы, как развитие мозга у млекопитающих, спаривание у насекомых и выработка иммунитета у мышей, управляются в том числе присутствием определенных микроорганизмов{606}. От микробов, обитающих в кишечнике человека, зависит риск развития ожирения, депрессии и тревожности. Возможно, им подчиняется и наше поведение. У лабораторных мышей, избавленных в ходе эксперимента от подобных микробов, поведение изменялось показательно: уменьшались как тревожные реакции, так и способность выполнять задания, требующие хорошей памяти. У мыши, подвергшейся воздействию микрофлоры другой особи, проявлялись некоторые черты поведения той{607}.

Выходит, наша хваленая самостоятельность – фикция. Такие животные, как мы, утверждает эволюционный биолог Николь Кинг, не являются, строго говоря, единичными организмами. Хорошо это или плохо, мы представляем собой экосистему «хозяин – микробы». Микробы управляют нами снаружи и изнутри{608}.

Это значит, что патогены и пандемии нельзя считать исключительно продуктом современной эпохи. Они часть нашего биологического наследия, и затруднительное положение, в котором мы оказались сейчас, на пороге ожидающихся новых пандемий, не неожиданность. Мы это уже проходили за сотни миллионов лет эволюции.

* * *

Во многих отношениях патогены помыкают нами сегодня не меньше, чем тысячелетия назад. По глобальному счету мы победили лишь крохотную горстку. Новые патогены надвигаются на нас сотнями, угрожая пандемией, а старые тем временем тоже берут свое: почти половина смертей у людей в возрасте до 45 лет приходится на инфекционные болезни{609}.

И тем не менее прогнозы у нас как никогда оптимистичны.

Достаточно сказать, что патогены – это лишь одна из трех угроз существованию, возникающих перед всеми живыми видами. Победу над другими двумя – хищниками и неблагоприятным климатом – можно считать почти окончательной. Мы постепенно укрощаем враждебную среду, подчиняя ее своим нуждам и представлениям об удобстве, с тех пор как миллион лет назад наши предки, научившись добывать огонь, прогнали ночь и холод, как сегодня их прогоняют стеклопакеты и центральное отопление{610}. Наша битва с хищниками завершилась, когда 100 000 лет назад мы выбрались из Африки и расселились по остальным континентам, стремительно вытесняя всех других крупных млекопитающих и хищников, которые на них охотились. Мы избавились от американского льва, мастодонта, мамонтов, саблезубых тигров, а также других гоминид – неандертальцев, например, – которые могли на нас нападать. Единственный грозящий нам сейчас хищник – свой же брат человек{611}.

Не буду утверждать, что торжество над окружающей средой и другими животными видами обошлось без печальных последствий. Однако оно демонстрирует, на что способны человеческие руки и голова. Поскольку первые две опасности на протяжении тысяч лет своего существования были очевидны (даже наши древнейшие предки понимали, как разрушительны бури и чем грозят зубы и когти хищников), мы всеми средствами пытались с ними бороться.

О роли патогенов в нашей жизни мы, наоборот, практически не подозревали. Средства обнаружения микробов появились менее 200 лет назад. Мы только начинаем постигать их скрытый мир. С появлением антибиотиков и других чудесных лекарств середины XX века могло показаться, что старинный враг наконец побежден, однако с точки зрения истории мы напоминаем скалолаза, одолевшего предгорье и возомнившего, что это и есть вершина горы. Применить руки и голову к той угрозе, которую представляют собой патогены, нам еще только предстоит.

Глава десятая Прогнозирование

«Ну вы нагнали страху!» – восклицает бородатый мужчина в первом ряду, когда начинаются вопросы к выступающему.

Дело было весной 2015 года на часовой лекции о пандемии для учащихся и преподавателей небольшой частной школы под Миннеаполисом. Эту реплику – и ее аналоги – я слышала не первый раз. Уже около года я выступала с лекциями о науке, политике и истории пандемий перед врачами, студентами и учеными, а потом, когда слушатели выходили из аудиторий и конференц-залов, до меня доносились нервные смешки и перешептывания, что надо бы руки помыть.

«Помните истерию по поводу атипичной пневмонии? – спросил бородач. – Птичьего гриппа? Эболы? Мы каждый раз впадаем в панику, но потом эпидемия спадает, и мы тут же забываем о заражениях. В чем смысл? Нам обязательно нужно трястись от страха, чтобы сдержать предстоящую эпидемию?»

С точки зрения бородача, я весь предыдущий час занималась тем, что запугивала слушателей, поэтому мой ответ, скорее всего, показался ему парадоксальным. Я разделила его скептицизм. Панический страх действительно бесполезен. Но не потому, что страх сам по себе – не лучшая реакция на гигантскую проблему, которую представляют собой патогены. Все дело в том, чем этот страх продиктован.