Памятное лето Сережки Зотова - [38]

Иван Егорыч быстро очистил картошку и с наслаждением втянул картофельный запах.

— Лучшая еда на свете! — Складным ножом он искрошил в котелок одну, затем другую картофелину. — Плохо у меня в этом году с картошкой получилось. Весной посадить не удалось, в поездке был больше месяца. Да и семян не раздобыл. А на базаре недокупишься, кусаются. Торговки выносят к поезду, по рублю за штуку ломят. Совсем осатанели, совести лишились! Ну, ты продавай, если есть лишки, не гноить же продукты, обязательно продай, но зачем с живого человека шкуру сдирать? А есть такие люди. На чужой беде богатство скопить стараются. Уже сколько годов прошло Советской власти, а змеищи эти до сих пор не перевелись. Другой человек для людей всю душу готов отдать, а тот только о своей, шкуре печется. Между прочим, отец твой, Николай Михайлович Зотов, был красивой души человек. Настоящий коммунист. С другим мог последней крошкой поделиться. Ни жадности в нем, ни скаредности… А чтоб обидеть человека — и подумать даже невозможно.

Уха сварилась. Иван Егорыч выловил рыбу и пригласил Сергея.

— Ну-ка, подвигайся ближе. Сначала щербу похлебаем, затем рыбкой полакомимся. Ты бери ложку, а я буду кружкой черпать.

Старик протянул гостю деревянную ложку, а сам достал из котомки небольшую алюминиевую кружку. Сергей выложил на тряпицу, заменявшую скатерть, кусок хлеба.

— Ты, брат, богато живешь, — не то шутя, не то всерьез сказал Иван Егорыч и, зачерпнув в кружку ухи, старательно подул и стал отхлебывать небольшими глотками.

Догадавшись, что у Ивана Егорыча нет хлеба, Сергей схватил весь свой кусок и протянул ему.

— Берите, — просяще предложил он.

— Твой паек? — поинтересовался старик.

— Нет. Бабка сама испекла.

— Ну, другое дело.

Иван Егорыч отломил небольшой кусочек, но есть не стал, положил возле себя.

— Я, понимаешь, люблю уху без хлеба. Это где же вы муки разгорили?

— Наменяли, — простодушно ответил Сергей и рассказал, как бабка Манефа отдала Силычу вещи отца и матери да еще велосипед, а он привез из какого-то хутора продукты. — У нас уже все подходило к концу, а в прошлом году Силыч еще раз ездил.

— Это кто же такой Силыч? Родственник, что ли?

— Нет, не родственник. Он сторожем в саду служит.

— Вон оно что! Значит, выручил вас? — усмехнулся Иван Егорыч. — Знаю этого гуся. Как же!

Сергей даже обрадовался этим словам: выходит, Силыч не только ему не по нраву.

— Видали, какая добрая душа нашлась! Он, брат, за здорово живешь не поедет. Не той породы, чтоб о людях думать.

И старик рассказал, что Силыч — бывший кулак из станицы Сорочьей. Там у него была паровая мельница, салотопка. Батраков по десятку держал. Сам Иван Егорыч у него батрачил. Плохой человек Силыч, рабочие от него никогда добра не видели. За разные свои проделки был осужден и выслан. Вернулся по амнистии, значит, считается оправдан законами. В сторожа пристроился. А попутно в святые записался.

— Да ты что же не ешь? — спохватился старик. — Одними разговорами сыт не будешь.

Сергей взялся за ложку. Хотя он не так уж давно поужинал и, когда садились к котелку, аппетита не чувствовал, но, хлебнув раз-другой, так разохотился, что добрая половина варева пришлась на его долю. Оба ели усердно, пока в котелке не осталось ни капли, а на тряпичке, где горкой была сложена рыба, — даже рыбьего перышка.

После ужина, по домашней привычке, Сергей размахнулся было перекреститься, но вовремя спохватился. Иван Егорыч заметил, однако не подал виду.

— Расскажи-ка ты мне, Сергей, как же это Силыч к вам в благодетели затесался?

— Они с бабкой знакомые.

— Должно быть, она верующая, богомольная?

— Богомольная, — ответил Сергей и вдруг разоткровенничался: — Бабка даже замуж не выходила. Из-за богомольства.

— Ну, это ее дело. Старый она человек, и ее в смысле религии не переделаешь, а вот молодежи религия совсем не по пути. Это омут, попасть туда нетрудно, да выбраться нелегко.

— А вы… верите в бога? — несмело спросил Сергей. Он привык считать, что все старые люди верующие.

— Было. Верил. Да еще как верил! Без креста не мог за ложку взяться. А потом усвоил — верят люди от темноты своей. Тут, конечно, надо сказать прямо — грамота мне помогла. Я, брат Сергей, только после революции грамоте научился, когда голова уже белеть стала. Ну и приохотился к чтению. Немало разных книг прочитал. А к тому же кое-что повидал на своем веку. И постиг я — нету никакого бога. Нет! Понял? Выдумали его. И знаешь, для чего? Чтоб людям головы темнить и наживаться на этом. Темного-то легче околпачить. Есть такая книга — Евангелием называется, так вот попы всех мастей учат, будто в той книге божьи законы написаны и наставляет она, как надо жить людям. Смирению она учит и рабской покорности. Слышал о такой книге?

— Слышал.

— Там прямо так и сказано: бьют тебя по правой щеке, а ты не только не давай сдачи, а возьми да подставь еще и левую — лупите, мол, в свое удовольствие. Вот, к слову сказать, напал на нас Гитлер, а мы, стало быть, должны перед ним на колени встать. Понял?

— Понял.

— А про рабов там сколько понаписано? Пропасть! И все в одну дуду подчиняйся, покоряйся, раб должен повиноваться своему господину.