Памятное. Книга 2. Испытание временем - [226]

Переночевали под открытым небом, под какими-то торговыми навесами. Не замерзли, не простудились – дело было летом. Утром загудел гудок, и мы подошли к проходной. Увидели будочника, по-нынешнему – вахтера, мимо которого проходили рабочие по пропускам. Он обратил на нас внимание.

– Вы куда? К матерям или отцам?

– Нет, мы идем наниматься на работу.

– Как наниматься на работу?! Вы, во-первых, по возрасту не подходите. Во-вторых, мы уже набрали взрослых. Больше мест нет. Нам никто уже не требуется.

Не хотелось верить ушам. А он терпеливо объяснял, повторяя одно и то же, по-отечески вразумляя нас:

– Рабочих набран полный штат. Заводу их больше не нужно.

Мы, конечно, были убиты горем. Стоим и друг дружку спрашиваем: «Что же теперь скажем родным?» Ничего не придумали, кроме одного: надо сказать правду. И двинулись в обратный путь.

Вот и получилось: приближались к заводу с какой-то надеждой, а удалялись от него с грустью. Но юность есть юность. На обратном пути нашли укромный уголок в тени деревьев – солнце пригревало основательно, – присели. И стали обсуждать… другие варианты. В частности, и такой: не податься ли нам на кирпичный заводик, который, может быть, набирает рабочих? Ведь таких заводиков немало на земле.

…А вскоре по стране из конца в конец прошумела песня Валентина Кручинина «Кирпичики». Как сейчас, помню ее слова:

Было трудно мне время первое,

Но зато, проработавши год,

За веселый гул, за кирпичики

Полюбила я этот завод.

В песне поется о работнице, которая полюбила завод, хотя труд на нем вовсе не женский. Я слушал эту песню, подпевал, когда она исполнялась, и у меня комок подступал к горлу от воспоминаний о том, как мы, вихрастые мальчуганы, незадолго до этого мечтали найти свой кирпичный завод, чтоб поработать на нем.

Но, как нарочно, не подвернулся нам по пути такой завод.

Так и возвратились мы в свою деревню. Наши родители с пониманием отнеслись к тому, что произошло, и мы продолжали работать дома, сколько могли и как могли.

Тут вдруг пронесся слух, что наиболее грамотные парни и девушки могут вступить в комсомол, – для них будут широко открыты дороги к образованию. Только никто пока толком не мог объяснить, как это вступление должно происходить. А потом из волости приехали специальные представители. И выяснилось, что желающие вступить в комсомол могут быть взяты на учет. А они, эти представители, имеют поручение организовать комсомольские ячейки по возможности в каждом селе, в каждой деревне.

Новая жизнь вступала в свои права.

В комсомол мы, конечно, вступили. Мы сразу же взяли создание комсомольских ячеек в свои руки. Они были организованы и в Старых Громыках, и в Новых Громыках. Мы готовы были протянуть руку помощи в деле организации таких ячеек чуть ли не всему миру. Мы сами быстро вырастали в собственных глазах.

Приходилось много читать. Молодые люди приносили всякую литературу, которую находили у себя дома на чердаках или в подвалах, в чемоданах или сундуках. В селах стали открываться избы-читальни. Комсомольцы регулярно устраивали собрания, на которых сами выступали с докладами и убеждали друг друга в необходимости победы марксизма и мировой революции.

В то же время создавались группки по три-пять человек, которые ходили из одной деревни в другую, стараясь оказать помощь в создании комсомольских ячеек, в организации политкружков, изб-читален, а заодно и вечеринок.

С особым рвением мы старались раздобыть побольше шапок-буденовок. Помню, активно занимались этим мои ближайшие товарищи и я сам. Магическая островерхая шапка, украшавшая красноармейцев конницы Буденного, была в те дни заветной мечтой каждого подростка. Даже девушки предпочитали ребят, которые носили головной убор прославленных красных конников, всем другим. Это льстило самолюбию парней, которым казалось, что без буденовки и революция – не революция.

Но я, хоть и пытаюсь, все-таки, наверно, не ответил на вопросы: «Как же вы вступили на ту тропу, которая вывела вас на широкие магистрали и даже дала возможность какого-то выбора в жизни? Какие же вихри увлекли вас, паренька, в бурную общественную жизнь? Как они занесли вас на политическую арену? Почему начали участвовать в крупных делах внешних? И в не менее важных делах внутренних? Почему так получилось? Почему вы не стали человеком, постоянно занятым в сельском хозяйстве, таким человеком, который впоследствии скорее всего, как, например, ваши братья и многие родственники, нашел бы кончину на поле брани в годы Великой Отечественной?»

Нелегко ответить на все эти вопросы.

Что ж, говорят, что все мы пришли из детства. Опять вернемся в мое.

Итак, в селе передо мной стоял все тот же вопрос: «Как поступать дальше?» Ответ на него должна была дать голова, которой исполнилось всего-то тринадцать лет. Не так уж много.

Мы с Васей продолжали размышлять над загадками предстоящей жизни. Куда двигаться, да и двигаться ли вообще?

А может, просто осесть в деревне, заняться крестьянским делом, идти на работу туда, куда укажут старшие? В общем, может быть, и не выходить за рамки сельского хозяйства и отхожего промысла, который для большинства наших взрослых стал ежегодным?