Памятники русской публицистики XV и XVI веков - [26]

А тогда под тем Феллином стояли, помнится, три недели, и даже больше, и, устроив шанцы, били по городу из пушек больших. А я в то время ходил на Кесь и дал три битвы, и в одной из них под городом Вольмаром нанес поражение новому маршалу ордена, на место прежнего избранному. А как были разбиты пришедшие под Кесь ротмистры, посланные на нас Иеронимом Ходкевичем, и как, стоя под Кесью, посылал я войска к Риге, и как Иероним, узнав о поражении своих, испугался и бежал от нас из земли Лифляндской аж за Двину-реку большую - обо всем этом умолчу и не стану по порядку описывать ради сокращения истории, но вернусь к рассказу о взятии Феллина. Уж разбили мы стены городские (но немцы все еще стойко сопротивлялись нам), и вот как-то ночью стреляли мы раскаленными ядрами, и одно ядро попало в самое яблоко церковное, которое венчало главную церковь их, а другие падали там и здесь, и тотчас загорелся город. Тогда осажденные и магистр стали просить о перемирии для переговоров, обещая город и крепость сдать, и потребовали свободного выхода, всем, кто находится в городе, со скарбом своим. Мы же на это не пошли и вот на чем сговорились: солдатам давали свободный выход и жителям городским, кто захочет, а его самого и скарб его не выпускали, обещая милость ему от царя. Так оно и вышло, дан ему был в пожизненное владение город в Московском государстве, и тот скарб, что был взят, возвратили ему потом. Так взяли мы город и крепость и огонь в городе погасили. И еще тогда взяли два или три города, в которых сидели наместники того магистра Фирстенберга. Когда же вошли в город и крепость Феллин, то увидели, что в нем еще три вышгорода стоят, из претвердых камней сооружены, и рвы у них глубокие - столь крепки, что и поверить трудно. Даже рвы те, очень глубокие, гладкими обтесанными камнями выложены. И захватили в нем восемнадцать больших пушек стенобитных, а кроме них, в городе и крепости больших и малых - двести пятьдесят, и запасов, и всякой добычи множество. А в самом верхнем вышгороде не только церкви, и палаты, и сама крепость, но и кухня, и конюшни толстыми оловянными пластинами были крыты. И всю ту кровлю тотчас князь повелел снять, и вместо нее кровлю из дерева сделать.

Что же после этого царь наш начинает? Когда уже с Божьей помощью оборонился благодаря храбрым своим воинам от окрестных врагов, тогда воздает им! Тогда платит презлым за предобрейшее, прелютым за превозлюбленнейшее, лукавством и коварством за простые и верные их службы. А как же он это начинает? Вот как: прежде всего отгоняет от себя тех двух прежденазванных мужей - Сильвестра, говорю, пресвитера, и уже упоминавшегося Алексея Адашева, безвинных, ни в чем перед ним не согрешивших, открыв оба уха свои презлым ласкателям (как уже неоднократно говорил, ни один прыщ смертный в царстве не может быть губительнее их), которые клеветали и за глаза наветы шептали ему в уши на тех святых, особенно же шурины его и другие вместе с ним нечестивые губители всего тамошнего царства. А для чего же они это делают? Воистину, вот для чего: чтобы не обличена была злость их и чтобы беспрепятственно им надо всеми нами властвовать, и судить неправедно, и взятки брать, и другие злости плодить скверные, богатства свои умножая. Что же они клевещут и о чем шепчут на ухо? Тогда у царя жена умерла, они же стали утверждать, что якобы чарами погубили ее те мужи (одним словом, в чем сами искусны и во что верят, в этом этих святых и добрых мужей обвинили). Царь же, придя в страшный гнев, тотчас им поверил. Услышав об этом, Сильвестр и Алексей начали просить, и епистолии посылая, и через митрополита русского, чтобы расспросили обо всем их самих. "Не отказываемся, - говорили они, - если будем признаны виновными, смерть принять, но пусть будет суд открытый перед тобою и перед всем сенатом твоим".

А злодеи эти что же еще замыслили? Епистолий к царю не допускают, епископу старому запрещают за них ходатайствовать и угрожают, а царю говорят: "Если, говорят, допустишь их пред свои очи, то околдуют тебя и детей твоих. К тому же любят их все твое воинство и народ больше, чем тебя самого, - побьют тебя и нас камнями. Если же этого не случится, то пленят тебя снова и покорят в неволю себе. Ведь эти худородные люди и никчемные колдуны тебя, государя, столь великого и славного, и мудрого боговенчанного царя держали прежде как в оковах, повелевая тебе в меру есть и пить, и с царицею жить, ни в чем не давая тебе своей воли, ни в малом, ни в большом - ни людей своих миловать, ни царством своим владеть. А если бы не они были возле тебя, государя столь мужественного, и храброго, и пресильного, и не держали бы они тебя как уздой, то уже чуть ли не всей вселенной обладал бы. А делали они все это своими чарами, как бы глаза тебе закрывая и не давая ни на что смотреть, поскольку хотели сами царствовать и над нами всеми властвовать. И если пред очи свои допустишь их, снова тебя околдуют и ослепят. Ныне же ты, после того как прогнал их, образумился, то есть стал своим умом жить и раскрыл себе глаза, уже свободно глядя на все свое царство как помазанник Божий, и никто другой, только ты сам управляешь им и владеешь".