Памятник и праздник: этнография Дня Победы - [121]
Вместе с тем открытие границ обусловило и другое явление, в которое вовлечены жители собственно постсоветского пространства: трансграничный военно-мемориальный туризм, тоже зачастую принимающий форму светского паломничества.
Туризм и война тесно переплетены между собой как минимум со второй половины XIX в.[21] Особую популярность туристические поездки к зарубежным местам сражений и захоронений обрели после Первой мировой войны.
Количество новобранцев со всего мира, погибших в 1914–1918 гг. на полях сражений вдали от своей родины, во многие разы превысило число жертв предыдущих межгосударственных войн. Тела павших солдат в подавляющем большинстве не были возвращены на родину. Решения об этом принимались не только из соображений логистики. Так, свежесозданная Имперская комиссия по воинским захоронениям запретила перевозку останков в Великобританию в интересах общественного согласия: дорогостоящую репатриацию смогли бы позволить себе только привилегированные семьи[22]. Вместо этого вблизи мест боев во Франции и Фландрии установили воинские кладбища и мемориалы. Путешествия к ним вскоре стали совершать родственники и друзья погибших. Аналогичные практики стали развиваться и во многих других странах. Особо интересен случай Австралии. Сама служба в британской армии (исключительно добровольная) стала для многих жителей далекой колонии единственной возможностью увидеть мир[119][23]. Более 60 тысяч из них не вернулись ни живыми, ни мертвыми, и вскоре вся Австралия покрылась кенотафами. Когда, спустя поколение, туристические поездки стали более доступными для широкого круга австралийцев, места гибели земляков на Западном фронте и особенно на Галлиполийском полуострове вошли в число наиболее популярных пунктов туристических маршрутов. Не в последнюю очередь благодаря таким поездкам Галлиполи в представлении жителей Австралии (а также Новой Зеландии) стал тем местом, где их страна сформировалась как самостоятельная нация[24].
СССР подобные практики в межвоенные годы обошли стороной: Советский Союз стал фактически единственной европейской страной, в которой не развивался культ Первой мировой войны, считавшейся империалистической и потому не достойной мемориализации. Туризм по местам сражений Гражданской войны и создаваемым в напоминание о них памятникам и диорамам остался слаборазвитым, несмотря на некоторые попытки его поощрения партийными деятелями[25]. Популярность военный туризм в Советском Союзе обрел только после окончания Второй мировой войны: отдельные поездки к местам сражений на территории СССР, например для школьников, проводились еще в первые послевоенные годы, и к 1960-м возникла развитая инфраструктура маршрутов и экскурсий, охватывающая в первую очередь вновь создаваемые военные памятники и мемориалы[26]. Туризм этот был в основном внутренним, но с ростом числа поездок в «братские» социалистические стран посещение советских военных мемориалов вошло в обязательную программу, например, визитов советских граждан в ГДР[27]. С некоторой натяжкой можно говорить о том, что военно-мемориальное паломничество стало одним из провозглашенных советской властью «новых социалистических обрядов»[28], хотя такая формулировка гораздо чаще применялась к коммеморативным ритуалам местного значения, призванным заменить собой скорее крестный ход и родительскую субботу, нежели паломничество.
Исследователи давно обратили внимание на то, что на уровне конкретных практик разница между классическими религиозными паломничествами и светским туризмом не всегда уловима и не поддается четкому определению[29]. Некоторые авторы, указывая на параллели, тем не менее настаивают на самобытном характере паломничества, связывая его с «классическими» религиями и доиндустриальной общественной структурой. С этой точки зрения паломничество — это мистический опыт преобразования себя и ощущения себя частью сообщества верующих, «лиминальный» момент перехода из одного состояния в другое[30]. Другие исследователи определяют современный массовый туризм как коллективную практику поиска аутентичности, родственную или даже тождественную паломничеству[31]. Не ставя в настоящей статье цели разрешить этот терминологический спор, я тем не менее следую авторам, указывающим на сходство военно-мемориального туризма с религиозным паломничеством[32]. Если в центре их внимания чаще всего оказывались переклички между западнохристианской традицией паломничества и «танатотуризмом» на места сражений и захоронений наполеоновских и мировых войн в Западной Европе, то для меня отправной точкой стали наблюдения за параллелями между практиками постсоветского военно-мемориального и православного паломничества. При посещении Афонских монастырей меня поразило, насколько поведение православных пилигримов в религиозных святынях напоминает действия военно-мемориальных туристов в мемориальных комплексах.
Здесь необходима важная оговорка. Нижеизложенные наблюдения не позволяют выдвинуть обобщающий функционалистский тезис о том, что военно-мемориальные практики в советском и постсоветском обществе заняли «место» религиозных. Они также не позволяют утверждать, что поведение современных жителей постсоветских стран обусловлено культурными особенностями и вековыми традициями русского православия
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?