Памяти Лизы Х - [22]
Наутро она пошла в прозекторскую Боровской больницы. Мертвецкая — как сказала санитарка.
Это было отдельное здание из желтого кирпича, одноэтажное, со своей кочегаркой и высокой печной трубой, скрепленной широкими ржавыми обручами. Штепперъ и Со, выбито на каждом.
— Здравствуйте, кто-нибудь есть тут? — прокричала она с порога. Голос отдавался эхом. Никто не отвечал. Она оставила дверь приоткрытой, заложила камень в щель. По краям от двери — узкие комнаты со столами. Над одним из них пожилой прозектор ковырялся в кровавом месиве.
— Что кричишь, девочка?
— Я думала никого нет. Вчера привезли нашего… Нашего соседа.
— Новые внизу.
Вниз вела широкая обитая дерматином дверь, за ней маленький тамбур кончался каменной лестницей в два пролета. Лестница была скользкая, с бурыми следами. К стене прислонен крюк на длинной ручке, привязаной к мотку веревки. Очевидно, трупы скидывали вниз. А потом подтягивали на крюке.
— Впервые тут?
Прозектор незаметно подошел сзади.
— Тебе притащить или сама найдешь?
— Сама найду.
— Я Савву позову, он у нас тут Азазель, поможет тебе.
— Кто?
— Азазель, демон адский, ваше поколение не знает уже. Вечной книги не читали.
Она стала спускаться, держась за стену. Снизу несло карболкой. Сбитые подошвы сандалий скользили. Наконец она внизу. Под самыми ступенями лежала маленькая женщина, рот открыт, посверкивала золотыми зубами, тело ее было искорежено, наверно, сбило трамваем.
Она перешагнула через нее — лампочка в железной сетке пронзительно освещала узкий длинный подвал. Несколько кубов льда в деревянных ящиках, лед таял, вокруг лужи. Щербатые плитки на полу, изморозь по стенам. Всего четыре трупа. Он лежал лицом к стене, единственная рука неестественно вытянута за спину.
Она перевернула его, лицо, застывшее, с открытым ртом и остатками желтых зубов.
— Кызымка, — позвали ее сверху, — тебе поднять?
— Да, пожалуйста, помогите мне.
— На обмывок? Родственник?
К ней спускался санитар с крюком в сером коротком халате, громко шлепал галошами.
— Этот? Коченелый уже, — с силой вонзил крюк под ребра и потащил по полу. На лестнице велел ей идти впереди.
— Не оглядывайся, кызымка.
Азазель поднялся за ней, потом стал подтягивать тело, в темноте лестницы оно ударялось о ступени, звук отлетал эхом.
Наконец вытащил на свет, вынул крюк из рваной почти бескровной дыры.
Азазель легко охватил тело руками и отнес на стол.
— Вот тут положил, кызымка. Справишься?
— Справлюсь, идите. Спасибо, большое спасибо.
Хотела дать ему денег, он отказался — это у меня по должности их таскать.
В длинной комнате была раковина с краном, шланг, жестяной черпак.
— Смотри как надо, — в комнату возвратился Азазель, легко снял с него гимнастерку, штаны, накрыл полотенцем живот. Стал прикручивать шланг к крану.
— Нет, я сама, идите, спасибо, идите.
Она налила в черпак воды, поставила рядом. Стала мыть лицо платком, она никогда не видела его так близко, морщины, шрамы, распутывала его серые волосы. Приглаживала. Тело его было грязное, темное, очень худое, криво выступали перебитые ребра, дыра от крюка понемногу затягивалась кровяным сгустком. Она собрала его одежду, обмывала тело тщательно, осторожно, боясь причинить боль. Она ласково гладила его, впервые в жизни гладила мужское тело, властно, любовно, и в ней разливалась сладкая тоска.
— Ну что, кызымка? Давай побыстрей, стол на вскрытию ждут.
Она очнулась, подвязала ему челюсть платком, кое-как одела.
— Ты мой муж рыцарь, мой Вольдемар единственный.
Поцеловала в лоб.
— Там родственник с погребалкой приехал, — позвала ее санитарка.
Она вышла во двор. На улице за воротами стояли Ходжаевы рядом со стариком, который вчера отвозил тело. Повозка с деревянными колесами стояла рядом. Ишак мотал головой — одолевали мухи.
— На кладбище повезут сейчас, жарко, надо поскорее, портиться начнет, — санитарка подталкивала ее на улицу.
— А есть здесь лютеранское кладбище?
— Это как лютеранское?
— Где немцев хоронят.
— Есть, а как же, немецкие, армянские, все есть, все по-людски. Как жил согласно обычаям — так и похороним. Своя церковь была уних, но сейчас бога нет, и церкви нет. Немецкий квадрат ихнее кладбище называется, а где точно не скажу. Не была. А тебе зачем дочка про немцев знать?
— Да так, интересуюсь историей, историей города Ташкента.
К ним подошел пожилой загорелый человек, с темным кольцом на пальце, поздоровался: пастор Юрген.
Достал из портфеля черный шарф, крест на бечевке.
Неспешно приладил узкий белый воротник.
Взял книгу, там уже была заложена страница.
Принесли тело Вольдемара, завернутое в рогожу.
— Как вы сказали его зовут? — осведомился пастор.
Отпевал его прямо тут, у больничных ворот, вполголоса бубнил по-немецки.
Старик приладил тело, привязал, санитарка принесла оплетеную банку с водой.
Ходжаев дал денег старику, они простились с покойным и ушли, Лиза села на повозку, пастор пошел сзади, и они медленно покатили на кладбище. Путь был долгий, тяжелый, лепились мухи, она придерживала тело. Останавливались, старик поил ишака, пастор и Лиза пили воду, старик сорвал траву с мелкими цветочками, заложил за ухо и Лизе совал под нос: райхон, райхон. Лиза потерла в ладонях. Пахло нежно, горьковато, мятно.
Три подружки, Берта, Лилька и Лариска, живут в послевоенном Ташкенте. Носятся по двору, хулиганят, надоедают соседям, получают нагоняи от бабушек и родителей, а если и ходят окультуриваться в театр или еще какую филармонию, — то обязательно из-под палки. В общем, растут, как трава, среди бронзовых Лениных и Сталиных. Постигают первые житейские мудрости и познают мир. Тот единственный мир, который их окружает. Они подозревают, что где-то там, далеко, есть и другой мир, непременно лучше, непременно блистающий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.