Память золотой рыбки - [46]

Мама рассказывает все так быстро и легко, что у меня захватывает дух. Десять лет спустя, с ходу и по телефону, за восемьсот шестьдесят шесть километров, она пересказывает мне то, что когда-то ей рассказала я; она рисует перед моими глазами картины, воскрешает и оживляет то, что я забыла: мою собственную историю, историю о том, как крестный перестал быть моим крестным. Чем дольше она рассказывает, тем чаще я киваю, думаю, чувствую и говорю: «Да, да, так оно и было». Как будто эта история выдерживалась у мамы в подвале, а теперь ее достали в самый подходящий момент, откупорили и разлили по бокалам.

Вот вино я вспомнила сразу, во рту стоит его кислый вкус, перед глазами фиолетовые губы аппенцельки, невольно облизываю свои и слышу ее металлический голос: «Тогда нам не надо было идти в “Кроненхалле”, раз ты ничего не ешь». Вижу осуждающий взгляд крестного, который заставляет ее замолчать и отвечаю: «Просто я не ем мясо, уже давно». Вижу, как они оба кивают, хотя явно не знали этого или забыли и считают это большой ошибкой. «Тогда у тебя не так много радости в жизни», — говорит аппенцелька и вздрагивает, так как крестный слишком сильно наступает ей на ногу под столом. Я смотрю на нее и отвечаю: «Не много». Возникает неловкая пауза, так как всем троим неприятно, и появляется ощущение чего-то общего между нами.

Мама рассказывает эту забытую историю так, что я смеюсь. Она ждет, пока я успокоюсь и говорит: «Все закончилось внезапно. По его знаку, такому незаметному, что ты его почти не увидела, он послал аппенцельку расплачиваться, следил за ней глазами, наблюдая за ее действиями — к сожалению, она была у тебя за спиной, — а сам пытался отвлечь тебя вымученными вопросами о твоих планах на будущее. Когда аппенцелька вернулась к столу, крестный вскочил с места, она помогла ему надеть пальто, и крестный сказал: «Конечно, мы можем подвезти тебя до дома».

Да, все так и произошло, и я больше не слышала ничего о своем крестном и его аппенцельке. И о себе знать не давала.

Теперь у меня появилась другая проблема: до разговора с мамой я была уверена, что никогда не была в «Кроненхалле». А после ее звонка эта история застряла у меня костью в горле. История, которая пытается проникнуть в мою уже практически придуманную историю о вожделенном месте под названием «Кроненхалле». О месте, в котором я в действительности никогда не бывала, о месте, где я бы с удовольствием встречалась с умершими писателями. С Дюрренматтом, например.

Теперь в моей жизни есть два ресторана «Кроненхалле». Реальный и вымышленный. Как всегда, действительность проигрывает, а выдумка это мое средство выжить. В действительности я лишилась крестного, а в вымысле я почти перешла с Дюрренматтом на «ты» (откуда до обращения «дядя Фриц» было рукой подать).

Кстати, Дюрренматт, как можно понять из первой истории, ведет себя как завсегдатай, и кажется, он им и является. Он говорит слишком громко, особенно называя официантов по имени; он громко смеется, особенно над своими шутками; он принимается за еду с показным аппетитом и комментирует, то, что жует; он чавкает; он ковыряет пальцем в зубах, в то время как другой рукой кому-то машет; он без зазрения совести глазеет на даму за соседним столиком; он спрашивает меня, почему я на него так глупо смотрю, и смеется (тоже слишком громко). Он шепчет: «Не оборачивайся» и наблюдает за чем-то, что я не вижу, потому что слушаюсь его; он презрительно свистит и говорит слово, которое обозначает половой орган самца домашнего животного, хотя он имеет в виду человека. Затем он наклоняется ко мне и ласково спрашивает, на чем мы остановились.

Тем временем тележка снова проезжает мимо по невидимым рельсам, и он ее неоднократно останавливает поднятой рукой и протяжным криком «Стой», как будто он кондуктор (хотя у него нет ни фуражки, ни сигнального флажка), после чего машинист поднимает крышку и показывает мясо, от которого поднимается пар. Он поглощает лучшие куски, прежде чем заговорить о чем-то сущностном и основополагающем.

Когда я спрашиваю себя, как и когда начались наши встречи в «Кроненхалле», я могу дать простой ответ: они начались с чтения его романа «Обещание». Известно, что он состоит из описания поездки на машине из Кура в Цюрих с последующим продолжительным обедом в «Кроненхалле», причем один из героев рассказывает другому историю. (Тот, кому рассказывают историю, записывает ее и публикует под своим именем Фридрих Дюрренматт и под заглавием «Обещание».) Сама история происходит в маленьком городке под названием Мегендорф, недалеко от Цюриха. Название вымышленное, как доказала нам после прочтения романа учительница немецкого с помощью политической карты кантона Цюрих. «Города с таким названием не существует», — сказала она, выдыхая запах кофе. Для меня же Мегендорф был так же реален, как и «Кроненхалле», который, как я тогда предполагала, возможно (да и на здоровье), тоже был выдуман Дюрренматтом. «Кроненхалле» был не менее реален, чем кофейное дыхание учительницы. Даже закрывать глаза было бесполезно: все становилось только явственней — и учительское амбре, и интерьеры ресторана. И я хотела туда — не к дыханию учительницы, нет! И не в Мегендорф, Боже упаси! В Мегендорфе, как известно, девочек убивают