Память земли - [86]

Сегодня после зарядки и нескольких часов работы в райкоме он отправился в переселяемые колхозы. Говоря по правде, его всегда интересовала не только цель поездки, но и само по себе передвижение. Самый процесс, начиная от заправки машины и выезда из гаража, со встряхиванием на колдобинах, радовал Сергея. А за станицей, на просторе шоссе, где можно дать мотору полную нагрузку, начиналось и совсем захватывающее: погоня за вечно уходящим горизонтом. Сергей сам водил машину, пересаживая за околицей на свое место шофера Николая Витальевича. Сегодня Сергей взял баранку еще возле райкома, профессионально мягкими движениями переключал скорость, прибавлял и сбрасывал газ на подъемах и спусках волнистого придонского профиля. Порою выходил из машины и, перепрыгнув через кювет, рассматривал зеленя.

Теперь для Голикова это была не просто трава, запорошенная снегом, тронутая морозом и оттого будто бы приваренная на торчащих из снега концах. Теперь это была для него озимь, а под озимью не просто земля, а почва, в которой, после чтения Вильямса и обычных в последнее время бесед с агрономами, Голиков начинал разбираться. Но это было далеко не все. К удивлению Сергея, в него начинало просачиваться не только понимание агротехники (для грамотного человека это сравнительно просто), но входило и главное, без чего не жить человеку в степи, — ощущение некоего районного духа… Хорошее дело — ходить не по асфальту, а по хрустящему насту, и ходить не в туфлях, а в сапогах, по-армейски прочно натянутых на сухие суконные портянки. Хорошо вот так, как сейчас, оставить на дороге свою машину, наклониться над кустами своей озимки. Через секунду разогнешься, оглядишь кругом равнину — безлюдную, будто мертвую. И вдруг впереди замелькало что-то. Сразу не ухватишь глядящими против ветра глазами, что пошло по прошлогодним травам. Лисица, русак или, стелясь над травой, низко полетела ворона? А может, это километра за три, аж под самым горизонтом; верховой скачет? Среди пашен все необычно и до сих пор неожиданно Голикову… Он садится за руль, закуривает махорку Николая Витальевича, со вкусом едет по своим, все более понятным, колхозным проселкам.

И все же по-настоящему его захватывало только строительство. Даже то, что не прямо, а лишь косвенно связано с ЦГУ (так называли все Цимлянский гидроузел), волновало Голикова. Вот впереди показалась дорога — одна из множества дорог, ведущих на ЦГУ, и уже Сергей словно бы подтягивается, садится прямее и веселей. Хотя до дороги еще далеко, гул моторов уже заполняет воздух. Николай Витальевич начинает беспокоиться, хочет забрать баранку, но Голиков не дает, с разворота выезжает на грузовую трассу, держит обочиной, параллельно встречному потоку. В четыре плотные ленты, все в одну сторону, на стройку, с грохотом и завыванием мчатся «ГАЗы», «МАЗы», «Урал-ЗИСы», груженные горами свежего камня. Будто недра земли стали на колеса, пошли по профилю на резиновых тугих баллонах. Хлипкая голиковская легковушка среди великаньих железных самосвалов живет по какому-то чуду. Кажется, вильни на один лишь сантиметр любой встречный «МАЗ», пронесись по его следу еще полсотни самосвалов — и, как пустая консервная банка, сплющенная и жалкая, никому нисколько не мешающая, останется лежать «Победа» под мелькающими колесами.

У поворота к Дону, к хуторам, Сергей свернул с трассы, вынырнул из гула бесконечных самосвалов и вскоре опять окунулся в тишину, в спокойный, медленный, мир. С неба величественно прорывалось предзакатное солнце, и на берегу Дона ярко, словно в июле, светились красные вербовые прутья, зеленели на снегу, не добитые морозом, плети ежевики. Неровно заснеженный, бугристый Дон почти не угадывался среди низких берегов, сровненных поземкой; на льду лежала такая же, как на поле, утрушенная половой, поклеванная подковами дорога, а все-таки Дон оставался Доном!.. На просторных, как стадионы, ледяных площадях, на середине, мороз отчетливо пах волной, ясно чувствовалось в глубине, под дорогой, под машиной, извечное могучее движение большой воды… Вода шла для стройки, как шли для стройки самосвалы с камнем, как ехал он, Голиков, чтобы проводить переселенческие собрания. Не так уж трудно управлять районом, когда смотришь в главное, когда знаешь, что будешь ломать тормозящие дело мелочные свары хуторян.

В таком готовом уже настроении, надышавшийся морозом, заранее предубежденный против богатых кореновцев, приехал Голиков в колхоз имени Щепеткова.

2

Настасья Семеновна была у себя в конторе, когда на улице остановилась машина секретаря райкома. Голова Настасьи раскалывалась. Завтра с утра начиналось общеколхозное собрание; сегодня тоже с самого утра, непрерывно, одно за другим, прошло расширенное партийное собрание, затем комсомольское, потом заседание сельсовета. Настасья вышла на крыльцо навстречу секретарю, вымученная и безразличная. Голиков же был бодр, сказал, что остается ночевать, энергично стал расспрашивать, как прошла подготовка к завтрашнему голосованию. На улице вечерело, со стороны площади, откуда-то с воздуха, раздался крик гусиного стада. Это нагулявшееся стадо шло лётом к своим дворам. Через секунду над крышами домов, разгоняя воздух, блистая серебром подкрыльев и широкими крыльями, понеслись грудастые птицы. Хрустнула, покатилась с вербы сбитая гусаком сухая ветка. Птицы, выставляя вперед лапы, грузно садились у колодца, взметывали на дороге снег и солому. Они возбужденно гоготали, переговаривались, вытягивали к небу шеи. После степного ветра в хуторе было особенно тихо, мягкий воздух ласкал кожу на лице Сергея, и в этом воздухе нежились нескончаемые кореновские сады, прочно стояли дома на каменных фундаментах, под толстыми камышовыми крышами.