Память крови - [5]

.

Успенский собор поставлен был рязанскими умельцами в полуденной части города — большое здание, вытянутое с восхода на закат солнца, с тремя алтарными полукружиями. В те времена немало было инородцев, поклонявшихся идолам рек и лесов: мещера, эрзя, мордва, мурома, вятичи-землеробы. Для них, «оглашенных», не принявших святого крещения, задумана была большая закатная часть храма. И хоть напоминал собор Великую Успенскую церковь во славном Киев-граде, стать имел свою, и кладка была иная, не из белого камня, как во Владимире и Суздале, а из тонких плит жженого кирпича. Красные ряды его перемежались белым раствором, нарядно смотрелись и вблизи, и издалека. Князья Рязанские издавна сродниками святых Бориса и Глеба себя считали, и поэтому Глеб Ростиславович просил князей-братьев стать заступниками земли Рязанской и поставил в честь их Борисоглебский собор, который должен был княжескому семейству послужить еще и усыпальницей…

Был Борисоглебский собор поменее Успенского, а сделан роскошнее. Князя Глеба гордыня никогда не оставляла. И тут он, чтобы перед другими себя показать, на спроворство русских умельцев не понадеялся, выписал мастеров из византийских земель. А все одно русское начало в соборе обозначилось. Да и как оно могло быть иначе?

Рязанцы храмами своими гордились…

Позднее и третий собор появился в Рязани — Спасский.

Когда отделилась Рязань от Черниговской епархии и собственный владыка сел во граде на Оке, тогда и построили собор Спасский. Возводили его сами рязанцы. Правда, приезжал на смотрины черниговский зодчий Петр Милонег, понравилось ему, как поднимали рязанские мастера высокий венец храма. Каждая сторона храма повторяла другую. Четыре круглых столба внутри, приделы с главками. Малые купола шли ярусами.

А внутри какие были сокровища! Иконы, плащаницы, золотая и серебряная утварь чеканки непревзойденной, с каменьями невиданной красоты, хоросы, подсвечники, паникадила, медные врата, расписанные золотом… И «Рождество Христово», «Вход в Иерусалим», «Преображение», «Сретение», «Сошествие в ад», «Распятие», «Снятие с креста», «Вознесение»… А главной была икона Николы Зарайского рязанского письма. Был этот Никола написан с воздетыми руками — защищал от врагов людей русских…

Хранились в рязанских храмах и византийская «Одигитрия», принесенная из Афона, а из Чернигова — «Редединская икона», где изображалась богоматерь, напутствующая черниговского князя Мстислава на победный бой с косожским князем Редедей. И самая древнейшая святыня русская — «Муромская богоматерь».

Любили, гордились рязанцы славным градом своим, построенным руками их отцов и дедов. Не хотели иных вод и земель, и неба чужого, но и за свое готовы были драться беззаветно.

И вот к этому городу с берегов Волги, с земли разгромленного уже Булгарского царства двигалось несметное войско. И с вестью об этом спешил Куштум, половецкий хан, который, опередив намного свой век, понял простую истину: чтоб существовать на земле — люди должны научиться уважать друг друга.

Когда конный отряд подошел к городским воротам, навстречу вышли воины под началом княжеского вратаря. Его известили заранее, что близятся половецкие конники. Потому были приняты все необходимые меры предосторожности: ворота закрыли, людей подняли.

Половцы сдержали лошадей, а Иван с товарищами выдвинулся вперед.

— Эгей! — крикнул он. — Половецкий князь Куштум с малою дружиною следует с важным делом к князю Юрию Рязанскому. Я от воеводы Коловрата, состою при хане в проводниках, али не признали меня?

— Признали тебя, сотник, как же, — отозвался вратарь, отступив в сторону и подав знак. — Передайте, люди, на княжий двор: гости будут! Открывайте ворота!

Обернувшись к Куштуму, промолвил:

— Добро пожаловать в славный Рязань-град! Гонца б вам заранее послать: вышли встречать за ворота. Ты, Иван, пошто оплошал?

— Мы и так, словно гонцы, спешили. Недобрые вести князю доставили.

— Что случилось?

— Не поручено говорить повсюду. Про то хан князю скажет, а затем уж и до вас доведут. Ну, тронули, братове, открыла ворота Рязань-матушка…

Неподалеку от княжеского двора путников встретили люди Юрия Ингваревича, почетно проводили в гостевые покои, оставили. Дали коням место и корм, предложили малую еду гостям, потому как настоящее угощение ждало на княжеском столе, когда принимать хана будет сам большой хозяин, князь Рязанский.

…После жаркой бани, когда сидел Иван на крылечке, пожаловал к нему на двор высокий седой старик, почитаемый всеми Верила. Иванову отцу он доводился дядей. Сотника любил, отличал во всей родне. Жил Верила при княжьем дворе, большой учености был человек. В молодые годы попал Верила в полон, чудом избежал смерти, но рабства хлебнул вдоволь. Побывал за тремя морями, бежал единожды, был бит многажды, науку прошел всякую, и уже в зрелом возрасте сподобился увидеть Родину, на что надежду было потерял.

Чтя великую мудрость старика, князь держал его в своих хоромах. Верила записывал в книгах все, что происходило в разные лета на земле Рязанской, а также и окрест. Верила и Ивана обучил грамоте. Книги ему читал не только русского письма, но и греческие, арабские, иудейские, румские — чужой язык был ведом Вериле как родной.