Память крови - [27]

Молчание затягивалось, Федоту стало не по себе, отрешенный взгляд наставника пугал юношу, и он спросил:

— Умею я писать слова, передавать, что чувствую, что вижу, и мысли других людей тоже. Но бывает так: напишешь слово и задумаешься, почему оно именно такое, а не иное. Почему состоит из таких звуков, а не из других. Когда договорились люди, что небо означено словом «небо», а земля — словом «земля»?

Верила оторвался от своих дум и с любопытством, добро улыбаясь, посмотрел на Малого.

— Вишь ты, — проговорил он, — к каким тайнам потянуло тебя. Это хорошо, когда ум пытлив и беспокоен. Будет из тебя знатный книжный списатель. Не ошибся я в тебе. Ну-ка, назови мне разные слова, что сразу в голову придут.

— Русь, — сказал Федот.

— Хорошо, — откликнулся Верила. — Еще называй.

— Плуг. Ока. Мясо. Пастырь. Солнце. Боль. Болото. Волк. Буря. Грудь. Бог.

— Нелегко докопаться до истока слова, — сказал Верила. — Надо знать хорошо не только свой язык, но язык и других народов. И соседних, с коими общаются твои соотечественники, и дальних, от них тоже приходят новые слова, меняются в звучании, но и их можно узнать при желании. Ведь недаром глаголет священное писание: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога…»

— Ты вот сказал «Русь», — продолжил Верила. — Имя это носило племя. Оно жило там, где стоит теперь Новгород. Старинные книги говорят, оттуда вышли наши предки и основали первые города, создали государство, наводившее страх даже на могучую Византию. Слыхал я, что называли наших предков росичами, а жили они на реке Рось. «Росом» в прежние времена звали медведя. Но имя это — «рос» — было запретным для произнесения, росичи верили в духов и боялись: если назовешь медведя истинным его именем, он тут же и явится, чтоб задрать тебя. Вот они и взяли себе имя лесного зверя, а его назвали открыто: тот, кто ест мед, медведь.

Федот с живым интересом слушал старика.

— С «пастырем» легче, наше исконное слово, от слова «пасти», стеречь, значит, и охранять скот от беды и напасти. Людей ведь тоже надо оберегать. Быть пастырем — великая честь. Не всякого таким званием величают. Важно не вознестись, не возгордиться. Понимаешь, о чем говорю…

Федот кивнул головой.

— Название нашей реки — Ока, — продолжал старик. — Затерялись где-то истоки слова этого. Слыхал я, что люди на берегах Варяжского моря так называют пруд или полынью, а то и колодец. Наши соседи — мурома да мещера — зовут «окою» старшую сестру, тут, наверное, больше смысла. Ведь Ока и впрямь старшая среди рек, идущих к Большой Волге. Может быть, наши предки принесли это имя, а может быть, переняли у тех, кто жил здесь издавна…

— Вот «боль» и «болото», — сказал Федот. — Похожи вроде, а совсем о разном говорится…

— «Боль» от старого-старого слова, оно есть во многих языках и означает для нас «погибель, зло», — объяснил старик. — А «болото» пошло от другого: трясина, грязь, тина. Так тебя поймут, если произнесешь это слово в других землях.

— Я всюду буду искать суть в слове. Клянусь тебе в этом, дедушка! — воскликнул Федот.

— Умен, дотошен ты, отрок! Значит, можно мне отойти со спокойным сердцем.

— Зачем такие речи ведешь? — воскликнул Федот.

— На всё воля судьбы, — сурово остановил его Верила. — Послушай, что я тебе скажу. Нужно, чтобы ты знал все, если вдруг заменишь меня в сей жизни. Вникай, запоминай.

Федот кивнул.

— Лик Иоанна Богослова оставил я на прежнем месте в обители его имени — в селе Залесье. Знай про то. Находится он под золотой печатью Бату-хана. Печать сия крепка, но надзирать за святыней потребно. Прятать же ее сейчас опасно, погодим пока. А там будет видно.

— Поглядеть бы на икону, а то не ровён час…

— Поглядишь, — откликнулся летописец. — Тебе на многое еще надо поглядеть, потому как оставлю тебе свои дела. Продолжишь мои заботы. Сохранишь все происходящее для детей и внуков наших… И еще знай, что остальные рязанские святыни: «Одигитрию», «Редединскую икону», «Муромскую богоматерь» — надежно схоронил я в Переяславле. Про то знает князь Олег Красный и сотник Иван. Место им известно. Если со мной что случится, они передадут тебе, где найти иконы, чтоб достать их и вернуть нашим людям в спокойное время. Утаил от огня и святые книги старого письма, и летописи, в коих занесена вся история земли Рязанской. Эти я передам тебе уже сейчас, чтоб мог ты обо всех славных делах поведать и продолжить их запись… Выйдем-ка на волю, томленно здесь, подышим лесным воздухом. Там и расскажу, как найти бесценный клад.

С трудом подалась промерзшая дверь, и они вышли. День был морозным, ясным. Над лесом висело низкое солнце. День уже набирал силу, становился длиннее, но приближения весны не ощущалось.

Верила и Федот медленно шли по городку. Лесное жительство рязанцев разрасталось, сколачивали новые времянки для прибывших, и рядом плотники ладили прочное для долгого обитания жилье.

Утоптанная в снегу дорожка вывела к лесной реке. Извилистая белая просека расколола сосновый бор и терялась в отдалении.

У проруби бабы полоскали белье. Верила и Федот свернули вправо, пошли берегом. Снег был и здесь проторен волокушами, берегом возили бревна в городок.