Память, что зовется империей - [22]

– настолько неудачно интеграция имаго на ее памяти не проходила ни разу. На Лселе ей бы пришлось лечь в лазарет на медицинскую палубу. А она сейчас сидела на кровати Искандра посреди Тейкскалаана и бесилась, что его нет рядом. И если у нее и есть какой-то неврологический сбой, то не видно симптомов, которые бы заметил тейкскалаанский медицинский работник, даже если бы захотелось обращаться за помощью.

В спальне Искандра были узкие и высокие окна, три в ряд, и в них широкими лучами проливалось рассветное солнце. В лучах виднелись парящие точки, невесомо танцевали – возможно, у нее все-таки есть неврологические симптомы или какая-нибудь окулярная мигрень.

Она встала, прошла (по прямой линии, просто для проверки) и провела по ним рукой. «Пыль. Это пылинки». В Жемчужине Мира нет нужды в очистителях воздуха. А еще тут есть небо и растения. Прямо как на других планетах, где она бывала в кратких визитах. Что за глупые переживания. Просто все вокруг чужое, а ей настолько одиноко, что начались полеты параноической фантазии.

Три месяца – для кого угодно слишком короткий срок, чтобы интегрироваться как следует. Ей с Искандром положен год – чтобы врасти друг в друга, чтобы она впитала все, что он знает, а он растворился из голоса в разуме до инстинктивного второго мнения. Положены медитации, сеансы психотерапии и медосмотры, а здесь, куда она всегда стремилась попасть больше всего, ничего подобного нет.

«Искандр, – подумала она. – Твой предшественник втянул тебя, меня и всю станцию в такие неприятности, которых никто из нас не заслуживает, и ведь тебе бы это понравилось, ты был бы в восторге от этого бардака, так твою же мать, куда ты запропастился?»

Ничего.

Махит ударила ладонью по простенку между окнами – до боли.

– Ты в порядке? – спросила Три Саргасс.

Махит развернулась. К косяку прислонилась Три Саргасс, уже безукоризненно одетая, словно и не снимала костюм всю прошедшую ночь.

– Насколько на тейкскалаанском широко понятие «ты»? – спросила Махит, потирая ладонь. Наверняка останется синяк.

– С грамматической точки зрения или экзистенциальной? – спросила в ответ Три Саргасс. – Одевайтесь, госпожа посол, сегодня нас ждет столько встреч. Нашла я тебе Пятнадцать Двигателя – бывшего посредника твоего предшественника – и уже договорилась о позднем завтраке в Центральном Городе. И ты не поверишь, что есть на него в досье у Информации. Если захочешь потрепать ему нервы, спроси о «щедрых взносах» в благотворительные организации, которые подозреваются в поддержке того неприятного восстания на Одилии.

– Ты вообще спишь? – сухо поинтересовалась Махит. – С грамматической или экзистенциальной точки зрения, как угодно.

– Иногда, в обоих случаях, – сказала Три Саргасс и пропала во внешней комнате так же плавно, как пришла, оставляя Махит вспоминать то немногое, что она знает об Одилии: там прошел какой-то мелкий мятеж, но в версии тейкскалаанских новостей, доходивших до Лсела, это замалчивалось, как обычно и случалось. Одилия находилась на Западной Дуге – одна из последних систем, аннексированных Тейкскалааном в начале правления Шесть Пути, когда он в первую очередь был императором-завоевателем, капитаном корабля. Из-за чего начался бунт, Махит не знала. Но раз на Пятнадцать Двигателя можно надавить с помощью политики, у нее будет преимущество – если понадобится.

А Три Саргасс, значит, всерьез настроилась приносить пользу.

Махит оделась в самые нейтрально-серые оттенки станционников – штаны, блузку и короткий пиджак, которые считались бы в Городе неуместными только потому, что они не тейкскалаанские, то есть не «очень заметные, но без эпатажа», – и все это время гадала, доживет ли до того, чтобы ей пошили одежду в имперском стиле. Во второй комнате обнаружила, что Три Саргасс уже заказала плошки с какой-то желтой кашей, напоминающей крем.

– Не отравлено, обещаю, – сказала она, проглатывая целую ложку. – Пасту обрабатывают шестнадцать часов.

Махит приняла плошку без особого трепета.

– Я верю, что ты не собираешься убить меня намеренно – пусть и только из-за своих тщеславных личных амбиций, – ответила она. Три Саргасс возмущенно фыркнула через нос. – А что бы случилось, если бы пасту не обрабатывали?

– Цианид, – бодро сказала Три Саргасс. – Природный антипитательный фактор в клубнях. Но вкусно. Попробуй.

Махит попробовала. Какой смысл отказываться. Здесь нет безопасности; если только разная степень опасности. Она чувствовала себя на воле волн – и это еще до риска отравления цианидом. Каша была слегка горьковатой, насыщенной и вкусной. Доедая, она даже облизала ложку.

* * *

Из дворцового комплекса они выезжали на метро. Туда Три Саргасс повела на четыре этажа вниз и через площадь, бурлящую от чиновников нижнего эшелона, в палево-кремовой одежде без патрицианских красных оттенков.

– Тлакслаи, – пояснила Три Саргасс, – счетоводы. Они всегда перемещаются толпами. – Затем они спустились на станцию, с которой можно выехать из дворцового комплекса в сам Город. Все стены на входе в метро заклеили плакатами, как показалось Махит, политического содержания: военный флаг Тейкскалаана – веер из копий на фоне звездного неба, – только в ярко-красных оттенках, и копья составляли глиф в стиле граффити, причем Махит пришлось вглядеться, чтобы его расшифровать. Возможно, это слово «гниль», но она сомневалась. В «гнили» меньше шести линий.