Память - [17]

Любознательный Читатель. Трижды, если считать словообразовательные варианты. Это общеизвестно.

– Да, и в очень интересной последовательности, сложном, умном, я бы даже сказал, изысканном словесном антураже, в глубочайших стилистических и смысловых оттенках! Впервые это слово встречается ближе к середине поэмы, там, где говорится об окончательном, к исходу третьего дня, поражении северских князей в битве на реке Каяле.

– Слова киевских бояр, обращенные к Святославу?

– Для меня это очень спорный вопрос. Протограф «Слова» по имел знаков препинания и разбивки на абзацы. Первые две фразы действительно вложены автором в уста бояр: «Уже, князь, горе ум полонило; это ведь два сокола слетели с отчего престола золотого добыть города Тмутороканя либо испить шлемом из Дона. Уже соколам крыльица подсекли саблями поганых, а самих опутали в путины железные».

– В подлиннике зримее…

– Да. Правда, в первопечатном издании после слов «стола злата» стоит запятая, позже снятая. Но, однако, эти же новые издания, в отличие от первого, почему-то приписывают боярам и последующий большой текст, заключая его в кавычки вместе с предыдущими двумя фразами. Издатели «Слова» в «Библиотеке поэта» в неуверенности отбивают его абзацем, но тоже считают прямой боярской речью, хотя зачем великому князю киевскому Святославу, узнавшему первое краткое известие о сути дела, столь долго слушать, как «два солнца померкли, оба багряные столба погасли, и с ними два молодых месяца, Олег и Святослав, тьмою заволоклись и в море погрузились…»? После этого поэтического переосмысления события следует подробнейшая детализация, где изобразительное переплетено с конкретными реалиями, историческими ретроспекциями и перспективами, несомненно, тоже глубоко символическими: «На реке на Каяле тьма свет покрыла, по Русской земле простерлись половцы, точно выводок гепардов. Уже пал позор на славу; уже ударило насилие на свободу; уже бросился Див на землю. И вот готские красные девы запели на берегу синего моря: звоня русским золотом, воспевают время Боза, лелеют месть за Шарукана».

Явно, что все это авторский, а не боярский комментарий к событию, что подтверждается зачином: «Темно бо бе в 3 день», – подробность битвы, ненужная и, скорее всего, пока неизвестная киевским боярам, но без которой не смог обойтись в этом довольно неподходящем для такого уточнения месте автор, участник битвы. Не оставляет никакого сомнения трагическая заключительная фраза отрывка, полная событийной конкретности и рвущегося из сердца чувства, которая была бы совершенно противоестественна для киевского боярского хора: «А мы уже, дружина, жадни веселия!»

– Убедительно, однако куда делись из этого отрывка «хинови»?

– В половодье авторских чувств она занимает стрежень. Эта необыкновенно грузоподъемная фраза, символически и пророчески выражающая, быть может, главное историческое последствие поражения князя Игоря на Каяле, не требует для русского слуха особого перевода: «…великое буйство подасть Хинови»…

Во второй раз это слово употребляется в том месте, где автор обращается к западным русским князьям – буй Роману волынскому, позже волынско-галицкому и какому-то Мстиславу – не то пересопицкому, не то городенскому, под харалужными мечами которых в романтически-ретроспективном призыве автора «главы своя под-клониша» Литва, Ятвязи, Деремела, и половцы копья свои повергли, однако на первое место в этом перечислении он поставил обобщенные «многи страны Хинова». И, наконец, Ярославна в своем плаче-заклинании вопрошает ветер-ветрило, зачем он мчит на своих легких крыльях хиновские стрелки на воинов ее лады, князя Игоря… Автор, не присутствовавший, конечно, при воображаемом плаче на путивльском забрале, должен бы очень хорошо знать княгиню Евфросинью и, конечно, был уверен, что ей знакомо это понятие «хинова», ранее употреблявшееся только в авторской речи, уверен в том, что она может назвать половецкие стрелы обобщенно и многооттеночно «хиновскими». В «Слове» нет ни одного случайного слова!.. И еще интересное место вспомним – первую победу князя Игоря над половцами. Русские воины забрали у половцев их узорочье, аксамиты и паволоки. Узорочье – это наборные украшения из камней, бисера и жемчуга, которые носили на различных деталях одежды. Самым дорогим жемчугом на Руси считался гурмыжский, добытый в Гурмыжском, то есть Персидском заливе, бисер тоже шел из арабских стран. Аксамит – плотная, ворсистая, очень дорогая восточная ткань с разводами и узорами, идущая на княжеские и церковные одежды. В 1174 году князю Ростиславу Мстиславичу византийский царь прислал «дары многи, оксамиты и паволоки и вся узорочья разноличныя». А после убийства Андрея Боголюбского верный слуга его Кузьма-киевлянин говорит ключнику Аньбалу:

«Помнишь ли, жидовине, в которых портех пришел бяше? Ты ныне в аксамите стоиши, а князь наг лежит»…

– А что такое паволоки?

– Китайский шелк. Ни русские, ни половцы его, понятно, не вырабатывали. На Русь его издревле завозили из Византии, через которую еще во времена Древнего Рима проходил «Великий шелковый путь», и первые договоры с греками запрещали русским купцам закупать паволок более чем на пятьдесят золотников. Шелка-паволоки в зависимости от цветов и сортов назывались на Руси парчой, парфиром, пурпуром, багрой или червленицей, а также камкой. Паволоки у князей и богатых людей шли на белье, одежды, одеяла, подушки. Проповедник XII века, обличая барство какого-то богатея, говорил, что тот ходит «в поволоце» и «одр настьлан перин поволочитых»; не удержусь, чтоб не привести последующих саркастических слов средневекового публициста о том, как вельможа боролся с бессонницей: «възлежашю же ему и не могущю уснути, друзи ему нозе гладят, инии по ледьям тешат его, ини по плечима чишут»…