Пальто для Валентины - [13]

2. Подрукавный хлеб

Бабушка пекла свой хлеб, из магазина покупались сахар и соль, да «мануфактура». Картошки вдоволь, мука с мельницы, мясная солонина в холодном погребе. Когда сеялась мука для «подрукавного хлеба», мучная пыльца вдыхалась медовым привкусом на губах. Ржаная крупка, набранная из-под мельничного рукава, серая и второсортная по качеству. Оттого и хлебы звались «подрукавными». На мельнице в Зимнике работал ее сын Володя, средний брат моего отца. Он и привозил мучицу. Кроме меня, рядом двор сына мельника, там еще пятеро ртов. Часто выпекала бабушка и пироги из ржаной муки с ливером, рыбные.

От речки Егоровки до Зимника рукой подать. За версту магазин у тракта виден на горе. Сплошная тайга, тягун видится просекой.

Еще до войны мужики соорудили на речке сливной лоток в запруде, для сброса паводковых вод. Пруд подле моста глубокий. С Апанских озер запустили карасей. Развелось рыбы много, ловили корчагами, за сети брат Петр подростков гонял.

От дедовского дома к речке лужайка до берега. Петр построил качели и карусель. Рядом высокие и сосны и ели стоят стеной, от полянки за огороды стеной теснятся. Опят в этом близком лесу тьма.

Тёс для хозяйских построек драли из сосны. Сосновый боров раскалывался клиньями. Отщеп дранья легко поддавался плотницкому топору. И янтарная дранка, с треском отщеплялась винтом по всей длине бруса! Я помогал брату, укладывал драньё рядками на лежаки. Ярусами на брусочные прокладки, чтобы проветривался тес и высыхал ровной доской. Плаха пилилась на таежных отрубах в старину лучковой пилой с высоких строительных лесов.

Такими плахами был покрыт пол низкой времянки, где дед дневал за ручной работой, выделывал он шкуры любых зверей. Под полом плодилось много крыс. Осенью вскрывались полы и уничтожались гнезда, молочно — розоватые крысята. Иначе никаких запасов зерна не хватало на долгую зиму.

Теперешние обитатели дедовского дома раскатали рубленую на века кузницу, разобрали и вывезли в другое место приземистую времянку. Убрали за ненадобностью и присадистую крепкую баню. Разгромили гумно с высокими распашными воротами. Крутился там барабан молотилки, веялось зерно после отжинок до Покрова. Петр оставался с бабушкой до ее смерти. К концу жизни Христина Антоновна любила внука Петра больше своих детей.

Вырос он уважительным, видным мужиком. Степенный в речах и делах, силач такой, что на спор валил племенного жеребца в загоне конюшни. Работал Петр конюхом. У меня был свой конь чалой масти по прозвищу Бичук. На нем я верхом пахал огороды.

В Зимнике настоящий клуб еще не построили, электричество только велось. Поэтому страшно интересно было сидеть в конюховке, рядом с братом в компании взрослых парней и девчат. Брат подмигивал мне, требовал от «распашонки»: «Научи братишку целоваться». Земляничный поцелуй в губы.

Какое счастье, жить. Жить молодым, не зная еще ни о начале и о конце мира. Нет дедовской усадьбы. Сохранился глубокий срубом колодец, из которого черпалась земная вода высоким уклювистым журавлём. Да изба, открытая семи ветрам.

Во дворе под навесом была дедова кузня с наковальней на корневище, оставленном в земле при раскорчевке новины под дом и усадьбу. Открытый двору навес тянулся до сеней дома. Под навесом ставились кошевые сани, гнутые расписные дуги и дедова бричка. Коня в личном хозяйстве запрещалось иметь. Петр конюшил. С улицы на створке ворот кованое кольцо для привязки вожжей. Саврасый жеребец часто стоял там под седлом. Брат позволял кататься верхом. Звал он меня «братишкой».

В августе мы с братом таскали мешками кедровые шишки из кедрачей, вдоль речного болота. Фиолетовые липкие от прозрачной смолы, после варки в чугунке, орехи казались слаще мёда. Мешки с шишками поднимались на потолок избы, там высыпались на брезент. Часто ореха хватало до нового урожая. На осенних каникулах, приезжая к бабушке в Егоровку, первым делом я лез по скобам в бревнах из темных сеней на потолок избы. Парили шишки в русской печи в чугунке.

Ныне на месте усадьбы временная пилорама. Мужики пилят шпалу из привозного леса. Дом не обжит по-людски, используется как времянка для рабочих. За пилорамой огородная пустошь, наваленная бревнами, обрезками горбыля. Земля разворочена тракторными гусеницами. И нет ни в чем порядка и толку. А главное — смысла…

Особенно много над дедовой усадьбой стояло скворечников. Высились они на высоких жердях над заплотами, плыли эти игрушечные птичьи домики в вольной глубине неба навстречу облакам — над крышами поветей и сеновалов. Гнездилось много блестящих углем скворцов! И дом Василия Павловича Шелегова в деревне искать было просто по туче скворечников и голубям над усадьбой.

Скворечники и голубятню мастерил брат Петр. Брата я любил. К нему и тянулся из города в подростках. Старше меня он на двенадцать лет. Брат учил ловить птиц, мастерить из сосновых лучин птичьи клетки. На усадьбе плодилось много голубей. Гнезда тянулись ячейками высоко под козырьком дома и амбарной крыши. Дух захватывало, когда стая голубей взбивался в небо.

Дед во всем порядок любил. Непьющий всю жизнь, хлебосольным человеком для людей жил. Над домочадцами издевался. Знахарем был известным. Вечно кто-то в доме излечивался, приезжие издалека. Одно лето привезли из города молодую женщину: «кожа да косточки — посчитать можно». Больница отказалась. Дед поднял на ноги эту женщину за месяц на моих глазах. Утром и вечером усаживал ее напротив себя на другой край стола. Выпроваживал из кухни всех. И «шептал на воду» в литровой медной кружке.