Паломничество жонглера - [26]

Так что через пару дней Иссканр подошел к странствовавшему с караваном знатному менестрелю Ляль-Туну (сей дурацкий псевдоним служитель словес выбрал себе сам) и во всеуслышанье попросил, чтобы мастер рифм и мелодий обучил его грамоте. Ляль-Тун ржал так, что начали выть караванные псы и реветь ослы. Посмеивался и кое-кто из людей; зато собрат по цеху и соперник менестреля, мрачный господин Надьег по прозвищу Порванная Струна, не смеялся: подозвал Иссканра к себе и заявил, что за символическую плату возьмется его обучать.

На что Иссканр и рассчитывал, затевая это представление.

Весь путь до Сна-Тонра он промучился, восстанавливая в памяти былые знания и усваивая новые. Привычные к рукояти меча, пальцы сжимали перо неохотно и неловко, но Иссканр старался, а Надьег старания эти видел и всячески молодого охранника поощрял. К тому же очень хотелось Порванной Струне утереть нос Ляль-Туну.

К тому времени, когда на горизонте показались острозубые стены Сна-Тонра, крючки да палочки чернильные Иссканру уже снились ночами. Лукьерр по-доброму усмехался в усы: ты, брат, не иначе собрался в монахи пойти заместо покойного Гланнаха! Охраннику-то грамота вроде как ни к чему, а вот монаху — в самый раз.

«Мир состоит не только из монахов и воителей», — однажды рассеянно ответил ему Иссканр. и, удивительное дело, Лукьерр вдруг замолчал, как-то странно глянул на него, похлопал по плечу… но так ничего и не сказал, хотя видно было — собирался. Просто похлопал и заспешил дальше по делам.

Ляль-Туну нос они так и не утерли — менестрель исчез из Сна-Тонра раньше, чем Надьег успел вызвать его на смотр достижений своего ученика. «Ну и пусть, — отмахивался Порванная Струна, довольно топорща реденькую бородку, — всё равно этот расфуфырь в душе знает, что проиграл».

Тем же вечером Иссканр впервые достал надежно припрятанные от постороннего (в основном — Хуккрэнового и его приспешников) взгляда записки брата Гланнаха. За всё время обучения он нарочно не пытался читать их, чтобы не ошибиться, не перепутать буквы, чтобы подступиться к тайне с надежным ключом умения.

В первый раз он смог прочесть немного. Пропустив заметки для будущего путевника, каковые часто составляли странствующие монахи, особенно же те, кто был посвящен Неустанной, Иссканр нашел наконец нужный фрагмент.

Настоятель Баллуш Тихоход о многом не знает. Ему ведомы мои увлеченья тем, что обычный люд называет чудесами, а равно и мой подход к оным. Рассказал я ему и о младенце, найденном мною в деревушке Агнуль, что на запад от Таллигона. Однако считает он, что младенец тот был обыкновеннейшим (я сам, недостойный, сделал всё, чтобы Тихоход так считал), но лишь с некоторой долей странности в судьбе.

Поясню. Согласно истории, которую я рассказал настоятелю, в Агнуле мне подбросили ребеночка, коего я, не будучи в состоянии отвезти в Йнуугскую обитель (ибо направлялся тогда по делам в столицу), оставил в Таллигоне. Однако ж в действительности ребеночка мне не подбросили. Я нашел его, новорожденного, мокренького, в огороде крестьянского дома. В том доме я остановился переночевать с любезного согласия хозяев, а в огород вышел справить малую нужду. Ребеночек лежал в капусте, был наг и тих, хотя любой другой младенчик, насколько мне известно, в подобной ситуации кричал бы и плакал.

Далее. Пуповина его, как мне показалось сперва, в темноте, была обрезана, но потом, при свете свечи, я обнаружил, что ее вроде как и вовсе не было. И пупок у младенчика был не пупком, а этакой вмятинкой в животике, так что на первый взгляд, без внимательного рассмотрения, и не отличить. Полу был младенчик мужского, дышал ровно, тело огнем болезненным не горело; мы с крестьянской женою и дочкой обтерли его и освятили, как могли, после чего я спросил, кто знает, что у них гостюет монах? Ответили они, что вряд ли кто успел узнать, поскольку я всего-ничего как ступил на их порог… а младенчика-то, чтоб так удачно подкинуть, нужно сперва бы и родить — о родах же ближайших ни у кого из деревенских и речи не шло. Так что — «чудо», — шептались они, и жена даже попыталась уговорить мужа оставить ребеночка у них, мол, раз так всё совпало, грех отказываться. Но видел я, что семья та многодетна и еще один рот стал бы для них изрядною обузою…

А кроме того, должен сознаться, руководило мною греховное любопытство, ибо появление младенчика счел я испытанием собственной любознательности. Я не мог его оставить у крестьян, но не мог и отвезти на Йнууг, и я выбрал то единственное, что приходило на ум. Я отвез его в Таллигон, на попечение особы, которой доверял больше, чем самому себе…

Изучив этот фрагмент записок, Иссканр ощутил себя тем самым героем, в честь которого был поименован. На прочтение большего его пока не хватило. Но он знал, что непременно вернется к запискам брата Гланнаха.

Жаль, сделал это Иссканр лишь пару недель спустя, ибо в Сна-Тонре случилось непредвиденное…

Впрочем, сложись всё по-другому, он вообще не прочел бы больше ни строчки.

* * *

Четверо утомленно сидят в пыльном коридоре, освещаемом лишь мерцанием огненных браслетов. Отдыхают; каждый думает о своем.