Палитра сатаны - [31]

— А если вдуматься, что, собственно, мы собираемся там искать?

— То, что желает снискать сам Рудольф.

— То есть?..

— Некую добавочную толику легитимности.

— Разве уже сейчас он ею не обладает?

— Ну, не совсем! Отправляясь в Вену, он обеспечивает себе несокрушимое почтение собственных подданных и в какой-то мере — самого Бога.

— Вы верите в Бога?

— Время от времени. Когда это устраивает меня и устраивает Его. Я научу тебя, каким образом прибегать к Нему в определенных обстоятельствах и когда следует вовсе обходиться без Него.

— Но ведь все это не имеет ничего общего с живописью.

— Ты так считаешь? Но в этом — вся жизнь, мой дорогой! А живопись без жизни не имеет права на существование. Если научишься это понимать, всегда сможешь извлечь пользу из такого знания. А иначе умножишь собой число неудачников от искусства, которых и так пруд пруди. Так что ты предпочтешь? Купаться в золоте и радоваться сыплющимся на тебя знакам почтения при жизни или прозябать в безвестности и вечно тянуть кота за хвост, до конца дней твоих ни на что не имея сил и уповая в будущем на посмертную славу, даже дыма которой тебе не унюхать?

— Еще не знаю, — пролепетал Витторио. — Я полон сомнений…

— Ну так доверься мне: будешь меня слушаться — никогда не собьешься с верного пути.

На мгновение Витторио призадумался, что это было — обещание, брошенное на ветер, или скрытая угроза. Но привычка всегда соглашаться с Арчимбольдо опять взяла верх. Он услышал собственный шепот:

— Да-да, конечно… Благодарю вас…

И, отвернувшись к окошку кареты, сделал вид, что заинтересовался пейзажем, как всегда прыгающим перед глазами, а теперь еще и дождливым, но таким уместным, когда надо избегнуть — ну на один хотя бы миг — цинического взгляда своего ментора.

3

Каких-нибудь нескольких дней для Витторио оказалось достаточно, чтобы убедиться: самый воздух Вены не позволяет свободно вздохнуть человеку, наделенному прямотой и вкусом, и роскошные апартаменты, предоставленные императорской свите, от этого не спасают. Вот и Арчимбольдо город внушил такое отвращение, что он более не писал с тех пор, как вступил на его почву. Да и в алхимических штудиях он ограничивался возней с экстрактом из мандрагоры, надеясь распознать чудесные свойства этого растения с раздвоенным корнем. Что до Рудольфа, по уши увязшего в спорах с четырьмя своими братьями по поводу доли отцовского наследства, причитающегося их матери Марии, каковая в свою очередь заклинала его поскорее жениться, чтобы обеспечить трону наследника, то юный монарх, казалось, угодил вместе со всей родней в ловчую яму и вотще искал, как бы выбраться оттуда, никого не поранив. Хотя вдовствующая императрица, испанка до мозга костей, кичившаяся тем, что она дочь Карла V, находила некоторое оправдание сыну в особом стечении обстоятельств, но она не могла, конечно, допустить, чтобы ее отпрыск упорствовал в своем желании отсрочить брак, когда столько почтенных и полезных во всех отношениях партий были ему буквально поданы на блюде. Она подозревала, что он впал в кабальную зависимость от алхимиков и особенно от этого Арчимбольдо, про которого трудно было понять, действительно ли он художник или же попросту колдун, а то и вовсе проходимец. Она без стеснения наседала на Рудольфа с этими инвективами, да так напористо, что тот, обессилев, в конце концов слег. Тотчас сбежались врачи и прописали ему уйму всяческих лекарств. Но император, не доверяя традиционной фармакопее, соизволял глотать только микстуры, приготовленные Арчимбольдо и его юным подручным Витторио. Он до того ослабел, что более не мог подняться с постели, так что при надобности несколько сильных мужчин просто переносили его с кровати на стул с отверстием посредине. В свои двадцать семь он донельзя отощал и проводил дни лежа, не в силах сосредоточиться, с блуждающим взглядом и задыхаясь, словно старик. Понимая, в каком разладе его физические силы, Рудольф тем не менее отвергал помощь духовную, не питая доверия ни к воинствующему католицизму матушки, ни к осторожному лютеранству покойного родителя, видя спасение только в тайновидении разношерстных астрологов и магов, среди коих наиглавнейшим оставался, разумеется, Арчимбольдо, официально все еще числившийся главным придворным живописцем его величества. К счастью, благодаря медикаментам одних и заклинаниям других состояние монаршего здоровья начало было поправляться. Но то оказалась лишь краткая передышка. В 1580-м наступило ухудшение, каковое Арчимбольдо приписал прохождению по небу пагубной для государя кометы. Тут уже и другие сыновья Максимилиана II, собравшись у изголовья умирающего, стали яростно оспаривать право каждого на самые тучные куски братнина наследства. Что до вдовствующей императрицы, она после безнадежно долгих молебствий о выздоровлении сына решила удалиться в монастырь к клариссам. И благо ей было так поступить: не успела она перебраться под сень обители святой Клары, как Рудольф, избавленный от ее присутствия, приободрился духом, да настолько, что стал крепнуть и возвращаться к жизни. Но только не в Вене! Его родиной оставалась благословенная Прага, город всех загадок и суеверий, где любое лицо поддавалось преображению в собрание овощей, фруктов или зверей, а в каждом ящике стола имелось двойное дно. Арчимбольдо кипел энтузиазмом в чаянии скорейших перемен. Витторио тоже нажимал на все тайные и явные рычаги, а венцы так мало ценили своего болезненного и предрасположенного к пустым мечтаниям государя, что и пальцем не пошевелили, дабы удержать его в своей столице.