Палестинские рассказы - [13]

– Умм, – отчётливо произносила Анат арабское «мама». – А как это же слово на иврите? – спрашивала воспитательница. И дети тут же подхватывали:

– Эм, има, ими!..

Уже инстинктивно я почувствовал, что у меня за спиной кто-то есть. Я обернулся. Это был Рувен. Я не узнал его. Он как будто помолодел и теперь улыбался во весь рот.

– Тоже хочешь к нам? – он весело рассмеялся.

– Хочу! – ответил я и тоже улыбнулся.

– А ты не дурак, Омри, – заметил Рувен. – Ты не представляешь себе, как здесь будет хорошо всего через десяток лет! Здесь будут цвести маслины и виноград, которые посадят наши дети. Да, я мечтаю открыть здесь школу и курсы арабского и иврита для всех желающих. Мне уже обещали бюджет на устройство школы и курсов. Осталось только получить, – и он нахмурил брови. – Но думаю, что всё у нас будет, – добавил он. – Так что ты приглашён!

– Спасибо! – поблагодарил я, а про себя подумал: «Дай-то Бог!»

В тот день я всерьёз задумался о семье. «Мы должны успеть…», – вспомнил я слова Рувена.

А буквально на следующий день после этого разговора соседи Рувена сожгли его дом в поселении. Сам Рувен поселился с детьми в караванах на время летнего лагеря. Вместе с ним и тремя солдатами я приехал на место пожара. Соседи Рувена были здесь же и не скрывали своего злорадства. Рувен лишь спросил, обращаясь к высокой смуглой женщине лет пятидесяти, которая, по-видимому, была главной у мстительных соседей:

– Зачем вы сожгли мой дом? Где в Торе написано, что нужно сжигать дом соседа?

– Я скажу тебе, где это написано, – ответила женщина, приготовившись к обороне. – В Торе написано, что если в доме завелась порча и её нельзя вывести, то дом нужно сжечь.

Бедный Рувен только за голову схватился.

– И то же самое будет с твоим вертепом, который ты открыл на холме! Вместо того чтобы дать детям еврейское воспитание, ты решил сделать из них арабов! Предатель!

Несколько поселенцев плюнули в его сторону. Тут я не выдержал.

– Властью, данною мне командованием, я запрещаю вам приближаться к холму ближе чем на двести метров! В ответ женщина рассмеялась мне в лицо.

– Я была офицером в войну Судного Дня, когда ты ещё не родился, сопляк! Что ты мне сделаешь?

– Это приказ, – твёрдо сказал я, – и нарушившие его понесут суровое наказание.

Женщина и поселенцы вокруг смотрели на меня с нескрываемой злобой и ехидством.

– И ещё. Все вы до сих пор здесь только благодаря солдатам. Поэтому будьте благоразумны и выполняйте приказы.

Мои слова привели их в бешенство. Женщина по-прежнему смеялась, но уже как-то натужно.

– Попробуйте только суньтесь на холм, – бросил я ей сквозь зубы, садясь в джип. Мы уехали. Можно было бы ходатайствовать о возбуждении уголовного дела по факту поджога. Но поджигателей едва ли найдут. Скорее всего, оформят как несчастный случай и выплатят Рувену страховку… На холм поселенцы не пришли, но беда всё-таки случилась. Спустя несколько дней старик-араб приехал на холм совершенно бледный. Руки его тряслись.

– Амаль[7] исчезла, – только и смог сказать он.

Шансов, что она ещё жива, было немного. Наступали выходные, а с ними и моё очередное дежурство по базе. Приняв командование, я оставил на базе одно отделение солдат и с остальными на бронетранспортёрах рванул в деревню. Была пятница – время молитвы.

– Если через десять минут я не появлюсь, начинайте штурм, – отдал я приказ командиру взвода, когда мы подъехали к мечети.

Сняв армейские ботинки, я вошёл в мечеть и произнёс полагающуюся молитву на арабском. Молившиеся внимательно смотрели на меня. Я прекрасно знал, кто здесь главный, да и они тоже знали, кто я. В деревне был Мухтар-шейхи, но все смотрели на Мухаммада – человека лет тридцати, обладавшего колоссальным влиянием не только здесь, но и на всём Западном Берегу. Я подошёл прямо к нему, чувствуя, как за моей спиной образовалось плотное кольцо из людских тел.

– Я пришёл поговорить, – сказал я, обращаясь к Мухаммаду. – Я не спрашиваю тебя про оружие, которое вы здесь прячете. Я не спрашиваю тебя про людей из Сирии, которых ты тоже прячешь где-то здесь. Я не спрашиваю тебя, кто и зачем это сделал. И так понятно: кому-то здесь очень мешает детский сад, где учат не только Корану и не только Торе, но ещё и жить в мире. Я не спрашиваю тебя и про девушку. Но одно я тебе скажу: она должна вернуться к отцу живой и невредимой, причём немедленно. Если она вернётся, я обещаю тебе, что ни одного солдата не будет в деревне, пока вы сами не нарушите взятые на себя обязательства.

Объяснять ему, что будет, если он откажется выполнить мои условия, не стоило, Мухаммад и сам всё прекрасно понимал. При всём могуществе Мухаммада нам ничего не стоило в течение получаса лишить его всего того могущества, которым он обладал. И он знал об этом. Чтобы знать, ему не нужно было даже выглядывать на улицу. В ответ Мухаммад не произнёс ни слова. Своей речью я дал почувствовать ему одновременно и собственное могущество, и нашу силу. Пусть взвесит и то, и другое. Соображал Мухаммад мгновенно. Когда я обернулся, никого за моей спиной не было и выход из мечети был свободен. Я понял, что моё условие будет выполнено. Я, не спеша вышел из мечети и, надев ботинки, вернулся к бронетранспортеру. Спустя несколько часов Амаль, совершенно невредимая, была уже дома.