Палата на солнечной стороне. Новые байки добрых психиатров - [13]
Ходит к нам на прием один товарищ. Сергей Евгеньевич (дадим ему такое имя) – можно сказать, ветеран перманентной войны добра с разумом. Правда, со временем война приняла позиционный характер, и Сергей Евгеньевич, исправно принимая лекарства и появляясь раз в квартал пред светлы очи докторов, терпеливо ждет, пока разум на что-нибудь отвлечется – а он тут как тут. С тачкой добра повышенной бризантности [9]. Всякий раз, кстати, подкидывает интересные идеи на предмет обдумать. И хитро так выжидает: сразу доктор объявит их откровенно бредовыми или, может быть, все-таки задумается? А там, глядишь, и сам индуцируется…
Идея, с которой он пришел на сей раз, касалась денег. Нет, не было у него рецепта внезапного обогащения за спиной банков и налоговой инспекции. Он вообще считает, что деньги – это зло. И этого зла у него просто не хватает, чтобы учинить что-нибудь глобально-революционное. Опять же, как вполне резонно рассуждает Сергей Евгеньевич, есть люди, у которых от рождения к деньгам талант, вкупе с отсутствием богатого воображения и склонности излишне рефлексировать – вот зло к ним и липнет. А он к таковым не относится. Но и не переживает особо, поскольку убежден, что деньги в том виде, как они есть, уже отжили свое. Попытались замахнуться на нематериальные категории, вроде чести и совести, – и не осилили наскока.
Но полностью и вот так вот сразу от них рано отказываться, считает Сергей Евгеньевич. Слишком много на них завязано. Нужен постепенный переход. К чему? А к дополнительным системам выражения общечеловеческих ценностей. Вот взять, к примеру, добрые дела. Перевел бабушку через дорогу – получи кармоталер. Сделал вклад в науку – вот тебе горсть интелкоинов. И пусть каждая валютная единица будет обеспечена какими-нибудь особыми благами, которые либо трудно купить за деньги, либо которые будут работать как особый коэффициент для привычной нам валюты. К примеру, кармоталер умножает имеющиеся у вас рубли на десять. Ну хорошо, на пять. А интелкоин – на три. Или четыре. Можно, добавил Сергей Евгеньевич, ввести еще индексы или рейтинг социальной активности и полезности. Чтобы в кубышке не копили, а несли добро в массы.
Изложил он мне свою идею – и остро так посмотрел: кинется ли доктор менять амбулаторные назначения? А то, может, и вовсе госпитализацию предложит? Доктор не кинулся. И не предложил. Лишь заметил, что сама по себе идея хоть и интересная, но сырая. Какие такие блага можно приобрести на один кармоталер, но нельзя купить за рубли? Куда тратить интелкоины, кроме умножения имеющихся рублей на эту горстку? Как высчитать полезность и доброту конкретного поступка? А главное – как проконтролировать, чтобы он был реально полезным? Ведь перевести бабушку (одна штука) через дорогу (одна штука) – это в целом неплохо. Но обрадуется ли бабушка накрутчику кармы, переводящему ее через одну и ту же дорогу в тридцать пятый раз?
В общем, Сергей Евгеньевич ушел озадаченным. Обещался к следующему визиту откалибровать шкалы оценки и систему вознаграждений. Что же, время у него есть. Глядишь, чего и придумает.
Психколония, какой она была
Раньше в СССР существовали целые поселения психически больных людей. Их называли психиатрическими колониями. Просуществовали они где-то до шестидесятых годов, а потом частью были заброшены, а частью реорганизованы в психиатрические больницы.
Зачем создавались такие колонии? Чтобы было где жить пациентам, которые уже не могли адаптироваться в обществе и за которыми некому было ухаживать. Продуктами психколония обеспечивала себя самостоятельно: на государственные деньги особо не разгуляешься, дай бог, чтобы хватило на лекарства и одежду. Вот и обзаводились своим собственным хозяйством, растили кур, свиней, коров, сажали картошку и капусту. Летом собирали грибы и ягоды, ловили рыбу, а кое-где даже делали собственные рыбные пруды. Свежий воздух, своя еда, возможность не валяться целыми днями в кровати (а поначалу и кроватей не было, только сено на полу!), а заниматься чем-то нужным – всяко лучше, чем в больнице.
Персонала при такой психколонии было всего ничего – а зачем, ведь у психохроников обострения бывают много реже. Порядок помогали поддерживать сами больные. Бывали, правда, ситуации, когда приходилось действовать быстро: например, эпилептический припадок во время еды, когда пациент мог насмерть подавиться обедом. Что делали? Хватали за ноги и поднимали вниз головой над полом, буквально вытряхивая застрявшую в дыхательных путях пищу.
Янина Чеславовна работала врачом в одной из таких психколоний в Беларуси (тогда еще Белорусской ССР). Была в этой колонии отдельная палата, отведенная имбецилам. В основном ребята смирные, главное – присматривать за ними, как в детском саду: кому сорочку поменять (штанов не хватало, а и хватало бы – не успевали бы стирать), кого умыть, кого с ложечки накормить. Когда обзавелись кроватями, стоило немалых трудов отучить их спать на полу. Заходит, бывало, доктор в палату вечером, а там пусто. Приглядится – а они все, свернувшись калачиком, спят под кроватями. Привыкли к тем послевоенным временам, когда постелью служила охапка сена.
