Палата № 26. Больничная история - [52]

– Пошли, Арнольд… Тьфу ты, мать твою, ей-богу! Альберт! Запутался я совсем…

– Заткнись!

Ушли. Дверь – бух! Тишина.

Грохочут танки.

Дробь снега с дождем по оконному стеклу.

Трах! Тук-тук, цок!.. Наводнение, что ли, будет?

Бог с ними, Илларионычами, продюсерами!

А мы, братцы, остаемся. Артистами остаемся.

Кому-то везет, кому-то нет, кто радостен, а кто плачет ночами…

Унижаемся перед продюсерами, алчными и бездарными людьми, на отвратительных кастингах.

Полагаемся на милость Божью, умоляя Его о работе…

Кто-то уходит, не выдержав, но остается Актером… Не предает, нет!

Дорогие мои! Пусть улыбнется вам судьба, пусть Бог вспомнит о вас, прославит вас!

Я уже стар. Впереди – тихо. Имею право на этот высокий стиль.

Тук-тук, цок-цок-цок, трах, тук! – опять порывы ветра швыряют из тьмы в оконные стекла снег с дождем.

…Тимофей… Тимка… Внучек мой родной!.. Кем-то ты будешь? Куда поманит тебя судьба? Неужто пойдешь по неверным стопам твоего деда?! А может быть, другое что-то? Надеюсь.

Главное, помни: быть человеком! Делать что-то полезное, нужное другим…

Ну а уж если и попадешь в нашу театральную, кишащую противоречиями, завистями, наушничеством, предательством среду, в наш «террариум единомышленников» (по выражению Г. А. Товстоногова), – держись! Самое трудное здесь – остаться порядочным человеком и добиваться удачи, не делая никому зла, не совершая подлости…

Мариника… Ника… Лапушка моя внучка! Что-то тебе повелит судьба? Ты уже большая, и есть в тебе, я чувствую, задатки чего-то хорошего, нужного всем… Никогда не опускай руки, знай – раз мы живем на этом свете, значит, это кому-то необходимо! Необходимо, чтобы мы были именно людьми и именно такими… Ведь есть и котята, и поросята, и цыплята, и многие милые другие создания, но вот мы созданы человеками, именно людьми, и кем-то наделены почему-то совестью, чувством порядочности, честью… сочувствием к другим… Зачем? Как ты думаешь?

Жаль, что не увижу я вас обоих в расцвете ваших сил, не смогу помочь, но надеюсь на вас! Крепко надеюсь…

Трах! Тук, цук, дзинь, бум!

Ну, это уже не просто ветер, это уже буря какая-то!

И опять тишина.

Вечер. Сколько сейчас? О, уже поздно… А спать не хочется. Телевизор не работает, телефон испорчен. На столе «Гексоген» Проханова. Нет уж, спасибо. Время тянется неимоверно медленно, наваливаются тоска и щемящее чувство одиночества.

Впрочем, что ж это я? У меня двое любимых внучат, двое дочек, хороших и порядочных людей. Галочка, жена, замечательная. Добрая, готовая «отдать последнюю рубашку» тому, кто в беде… Не могу себе представить, что кто-то из нас останется в одиночестве… Чем тогда покажется наша прошлая жизнь, в которой, если вспомнить, было столько яркого и прекрасного! Да и вообще – кем бы я был, каким бы, если бы не встретилась мне Галя… Самое время мысленно попросить у нее прощения за все то, чем огорчал я ее.

Что почувствует один из нас, что испытает, очутившись в одиночестве?..

Все! Хватит! Не думать об этом! А! Кстати! Вот и радость – лекарство. Кордарон! Предуктал! Тромбоасс! Симбикорт! В бой! Поддержим здоровье! Ура! Шире шаг, маэстро! Да еще кислородом через кишечку – совсем замечательно! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

Бум! Трах! Так, тук, цок, бам!

О! Это уже где-то окно затрепетало!

Вот как передать это интонационно в «Медном всаднике»?

Над омраченным Петроградом

Дышал ноябрь осенним хладом.

<…>

Уж было поздно и темно;

Сердито бился дождь в окно,

И ветер дул, печально воя.

А что, если просто попытаться почувствовать, вспомнить его – это вот состояние: вечер, темно, дождь, одиноко… Ничего не изображая… Внешне проявится само?.. Может быть, так?

А в концерте, наряду с безысходностью судьбы маленького, да что маленького – просто обычного гражданина, подавляемого волей великого государства, его тяжестью, человека, сходящего с ума от безысходности у подножия памятника Петру с простертою рукою, – надо что-то противопоставить – все-таки жизнь прекрасна! Прекрасна! И это правда! Летние ясные утра, смех ребенка, шелест листвы, прекрасные ночи, полные любви… Запах свежеструганных досок, пирогов с капустой – да все, все прекрасно! И провалитесь вы с вашими великими думами!

Если выпало в империи родиться,

лучше жить в глухой провинции, у моря.

<…>

Зелень лавра, доходящая до дрожи.

Дверь распахнутая, пыльное оконце.

Стул покинутый, оставленное ложе.

Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.

Чье-то судно с ветром борется у мыса.

На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.

Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Бродский

Пришли ко мне недавно с просьбой подписать письмо президенту. Просьба такая: одобрить строительство яхт-клуба в Петербурге, заручиться, значит, одобрением. Почему? Это ведь дело, наверное, городских властей, яхт-клуб? Если город хочет построить яхт-клуб. Или это забота богатых, у кого есть яхты, кому этот яхт-клуб необходим так же, как, допустим, престижные сауны, бассейны с девочками, поражающие роскошью дворцы – куда там бывшим русским монархам!

Что заставляет вас бухаться в ножки и искать одобрения?! Зачем? Стройте, не нарушая законов города и страны! Нет, нужно заручиться милостью высшего начальства. Зачем?! Чтобы, построив, не испытать, не дай бог, государев гнев? Грустно все это…