Палачка - [138]

Лизинкой. Больше всего Маркета была довольна тем, что она привела себя в порядок и принарядилась, а главное, что в свое время приняла предложение Влка: только теперь она по достоинству оценила его великодушие. Взглянув на нежную прелесть Лизинки, подпорченную пока что одной-единственной, насколько ей известно, и притом тщательно скрытой колотой ранкой, она невольно удивилась, как это Влк до сих пор — да какое там! с такой страстью, будто впервые! — мог спать и с ней, с Маркетой. Девушка так ей понравилась, что она с трудом подавила желание подойти и притронуться к этому — Маркете даже почудилось дуновение раскаленного эфира — материализованному сиянию. А ведь я смогу, восхищенно представила она, причесывать ее! И даже (она дала простор своей фантазии) купать ее — она вспомнила просторную, заполненную водой ванну, в которой (было время!) они с Бедржихом развлекались чаще, чем на ложе, — и сама с ней купаться! А что, если, и тут она впервые с того дня, когда ее атаковала «кавалерия», улыбнулась, я и впрямь — римский отрок?.. Первым делом Влк наскоро переговорил с Гусами. Окрыленный успехом, он наобещал им, что замолвит словечко перед комиссией и парня проэкзаменуют повторно. Гус-старший в свою очередь обязался заниматься с малым все лето, а если он не сдаст переэкзаменовку, то, согласился отец, ничего не остается, кроме как устроить сына — идея Влка понравилась ему из-за названия должности — кафилером. Прощаясь, Влк почтительно назвал Гуса-старшего кузеном, и старик был так польщен, что не мог сдержать слез.

Разговор с матерью близнецов и их отцами — формальным и настоящим — состоял из сплошных комплиментов. Влк хвалил ребят, а семья — школу. При этом он услышал то, что и ожидал: оба отца — и судья, и прокурор — только-только пошли на повышение и предполагали, что с началом их работы на новом месте значительно возрастет число смертных приговоров. С какой стати, сказал судья — а прокурор кивнул, — такая крупная область должна ждать, пока кто-то в центре любезно выкроит для нее время? И почему бы, спросил прокурор — а судья согласился, — ей не заиметь собственных исполнителей, которые знают местные традиции и чтут обычаи? В употребленной им форме множественного числа сквозил намек на близнецов. Страха лишиться куска хлеба Влк не испытывал — он испытывал удовлетворение, ведь прежде всего он педагог.

Беседа с Казиками получилась самой что ни на есть задушевной. Франтишек не провалился, но и не блеснул, так что обсуждать было в общем-то нечего, тем более что отец заранее подобрал для него в своей тюрьме местечко библиотекаря: раз в неделю совершать обход камер, собирать книги, перетасовывать их и снова раздавать; учет примитивный — одна штука на голову. Отныне, когда бы Влк ни прибыл на Акцию, подручный всегда будет тут как тут. Это натолкнуло Влка на мысль для начала размещать подобным образом и будущих выпускников, пока экспорт не наберет обороты. Как повелось на «точках», они рассказали друг другу парочку анекдотов — соленых (Казик-отец) и приличных (Влк), пани Казикова пригласила Влка с супругой пожаловать на тюремный бал, и они расстались самым дружеским образом.

— Сломи шею! — шепнула Маркета перед последней остановкой, и Влк в который уже раз мысленно поблагодарил ее за то, что она оставалась верной союзницей в самых скользких ситуациях, когда без ее поддержки ему пришлось бы туго.

Пани Люция была взвинчена до предела: собирая семью в кучку — отец топтался рядом, а дочь она подозвала кивком головы, — она обнаружила, что куда-то задевался муж. Оба помещения оказались преобразованными в большой зал, он легко просматривался, и доктор Тахеци вскоре нашелся: он сидел в кресле газовой камеры, наблюдая из этого своеобразного убежища за всем происходящим, словно в немом кино, и размышлял. Это не помешало ему разглядеть знаки, подаваемые тестем, и подоспеть к своим как раз вовремя.

— Вам, мадам, — сказал Влк пани Люции, церемонно поцеловав ей руку, — я хотел бы сегодня принести множество благодарностей, но начну с благодарности за вашу речь, которая так меня взвол… Ах, — он с виноватым видом остановился на полуслове, — я не представил вам… впрочем нет, если уж соблюдать правила хорошего тона, то надо сказать: я не представил вас, — он слегка развернулся в сторону Маркеты, и сердце у него, как неделю назад за границей в отеле, забилось где-то у самого горла, ибо наступил момент истины, тем более рискованной, что она основывалась на лжи, пусть даже лжи во спасение; когда он во вторник ночью на Лизинке, а утром — на Маркете окончательно осознал, что не может жить ни без той, ни без другой, он напряг все свои умственные способности, и теперь ему предстояло узнать, правильно ли он ответил на ключевой вопрос: какой женщине уступят часть своих прав на него новая жена и новая теща, — моей матери.

— Влкова, — сказала Маркета Влкова, обнажая прекрасные зубы — ей никогда не было нужды обращаться к стоматологу. — Друзья называют меня Маркетой, и я уверена, — говорила она, обращаясь к пани Люции и с элегантной небрежностью подавая руку для поцелуя ее отцу и мужу, — мы станем друзьями, ведь нас связывают столь дорогие нам обеим существа!